Александра Турлякова - На свои круги

Менестрель допел песню, за столом жидко похлопали. А песня была о любви, о настоящей любви, а не о том, что творилось сейчас на сердце молодой баронессы.

Она вспоминала венчание в соборе Эрмса, дорогу до города туда и обратно, лица людей. И на душе было горько от пережитого, как от ошибки совершённой. Что же делать? Как ей быть?

Она не хотела смотреть на лица окружающих её гостей, избегала встречаться с кем-либо глазами или взглядами, смотрела прямо перед собой то на кубок, то на блюда с едой, то на вышитую скатерть. Единственный раз она посмотрела в глаза молодого барона Орвила, когда тот нарезал своему отцу мясо. Он тоже смотрел ей в лицо, и, видит Бог, в его взгляде она сумела прочитать сочувствие и понимание. Все радовались за столом, свита барона, гости, все поздравляли «молодых», и единственный человек, кто сочувствовал ей, был его родной сын. О, Господи…

Как же страдало её сердце сейчас!

Он знал своего отца лучше кого бы то ни было здесь, он помнил свою мать, и он знал, каково ей будет теперь быть женой этого человека.

Ания не слушала хвалебные поздравления гостей, не вдумывалась в слова стихов и песен. Что же теперь? Ей осталось выдержать ещё брачную ночь. От мыслей об этом во рту пересыхало, и начинали ещё заметнее дрожать пальцы. От волнения Ания не знала, куда спрятать руки, чтобы они не выдавали её чувств. Наряжая невесту на свадебную церемонию, камеристка и горничная так сильно затянули шнуровку платья, что теперь буквально было нечем дышать.

– Мне плохо, – прошептала она, и её супруг посмотрел ей в лицо долгим взглядом.

– Пошли наверх? – предложил вдруг, и Ания почувствовала, как от этих слов краска ударила ей в лицо. Ну уж нет…

– Попозже… – прошептала чуть слышно.

Она плохо помнила, что было потом, какие песни звучали, какие подарки им дарили гости, опомнилась она только наверху, в спальне, куда её и барона Элвуда торжественно проводили все присутствующие. Барон закрыл дверь на засов и повернулся к жене. На камине и на столике горели свечи, их дрожащий свет метался по стенам. Ания, замерев, смотрела на приготовленную постель, святой отец из процессии уже успел обрызгать её святой водой. Господи, Боже, дай мне сил пережить это всё, выдержать…

Барон взял её за плечи и развернул к себе.

– Милорд, я… – Её голос задрожал, и она не смогла договорить, опуская взгляд.

– Всё нормально, дорогая, ты держалась хорошо. И церемония прошла прекрасно. Я подумал, не выкинешь ли ты какую-нибудь глупость? Его преосвященство разговаривал с тобой об этом?

Она посмотрела на него исподлобья через тонкую вуаль на пол-лица, спросила, с трудом выталкивая из себя слова:

– Значит, это вы его попросили поговорить со мной?

– Конечно. Я не хотел, чтобы ты всё испортила.

Она усмехнулась, дёрнув подбородком. Отчаяние ушло вдруг на второй план, появилось раздражение и даже злость. Вчера она тщетно просила помощи и понимания от своего опекуна, епископ же выполнял свою задачу – уговорить её стать женой этого человека. И он отлично справился.

– Это не честно с вашей стороны… Вы знали, что я против этой свадьбы, я разговаривала с вами, я просила вас… Но вы… вы решили прибегнуть к помощи епископа… чтобы он надавил на меня. – Она в отчаянии покачала головой. – Это неправильно… Так не должно быть! – Она повысила голос в надежде достучаться до этого человека, но барон смотрел на неё сверху спокойно, властно, так, как смотрел бы на просьбу пажа или слуги.

– Ты хорошо держалась, дорогая. – Он поднял её вуаль с лица наверх, чтобы видеть её глаза. – Не надо только обвинять меня в нечестности. Такие обвинения я слишком близко принимаю к сердцу. Если бы ты была мужчиной, я бы тебе этого не простил, но ты – женщина, моя женщина, тем более в такой день. Я прощу тебе это, но больше подобного я слышать не хочу. Понятно?

Ания опешила. Ничего себе. Теперь ей придётся взвешивать каждое слово?

– Я не хотела вас обидеть, – прошептала, глядя на него снизу вверх, – но… но вы сами должны понимать меня… – Барон в это время расстёгивал пуговицы котарди – камзола, расшитого золотыми и серебряными нитями. Внимательно смотрел ей в лицо, приподняв седые брови, слушал, что ещё она собиралась сказать. – Вы же понимаете меня… вы же знаете, что я против… Как вы могли? Как вы можете? О, Господи…

Барон слушал её, а сам неторопливо, с основательностью снимал с неё вуаль, барбет – ленту через подбородок и вимпл – платок, закрывающий шею, вытаскивал одну за другой длинные шпильки из волос.