Марина Хробот - Моё наследство

Может быть папа прав. Я лично оказалась в растерянности. Вообще-то я часто бываю в растерянности, но у меня есть родители и они решают за меня всё. Почти всё – шампунь и зубную пасту я покупаю сама.

Мама решила послушаться бывшего мужа, и посоветовала сегодня отключить в Катиной квартире телефон, чтобы Григорий не смог уговорить меня получить деньги завтра же.

Пока я укладывала в свой голубой «БМВ» ящики с вещами, мама позвонила папе и опять завела свою бесконечную песню об экономии. Она предложила нам обеим переехать в Катину квартиру, а «хрущёвку» сдавать. Или, наоборот – сдавать Катину квартиру, за неё больше бы дали.

Папа выслушал маму, как всегда спокойно, только уточнил:

– Нина, в квартире Кати обстановка тысяч на триста евро, не считая картин. Ты кого собралась туда пускать? – Мама нервно гладила крохотную Стерву и не отвечала. – Ты не сердись, но дай ребёнку впервые в жизни пожить самостоятельно.

– Вот этого я и боюсь. – Ответила мама.

Думаю, маме тяжело смириться с тем, что дочь, всю жизнь сидевшая на шее родителей, внезапно стала обеспеченным человеком. А это действительно так. Даже когда мама устроила меня завхозом в заводоуправление, я получала мизерную зарплату. И вдруг, ни за что, на меня свалилось наследство, да ещё от Кати, которую мама не уважала.

В тётиной квартире я оставила всё без изменений. Не с моим инженерно-строительным образованием менять то, что сделала женщина с великолепным художественным вкусом. Только сожгла коврик из коридора, на котором умерла Катя. Вынесла его на отгороженную помойку за домом и подожгла.

Как рассказал Аркадий, соратник тёти по производству художественных ценностей, в тот злополучный вечер у Кати происходил очередной богемный сабантуйчик. Все здорово упились и обкурились, а Катя ещё и вкололась. В два часа ночи Катя решила повторить дозу. Она ушла на кухню и, по врождённой жадности, вколола себе не дозу, а полторы. Или она забыла, что сегодня уже приняла норму, или по пьянке решила, что проскочит…

Когда после укола ей стало плохо, она смогла доползти с кухни до прихожей, и вышедшему к ней Аркадию сказала: «Перебрала, дура». Вызвали «скорую», но уже было поздно. «Скорая» вызвала полицию. С Катей остался только Аркадий. Остальные, откупившись от медиков и полиции, уехали домой.

В гостиной у Кати висели работы Натальи Гончаровой, Алексанлра Куприна, Аристарха Лентулова и две неоконченные картины Кузьмы Петрова-Водкина. Свои картины Катя не любила, называла их открытками.

Не знаю, почему одна картина висит над столом директора продовольственного магазина, и стоит тысячу рублей, а другая радует глаз в музее и стоит в районе миллиона. У меня свой критерий для оценки картин – нравится, не нравится. Кузьма Сергеевич Петров-Водкин мне нравится. Даже не дорисованный, в эскизе.

Я с удовольствием ночевала одна в подаренной квартире, но сегодня настроение было такое… тревожное, что ли? Мне хотелось увидеть Милу, мою подругу, но она соглашалась приехать в гости только вместе с воздыхателем Шуриком, – а точнее, с Шуриком, по которому вздыхала именно она. А Шурик, любитель шумных компаний, обязательно притащит за собой ещё кого-нибудь, например, приятеля Леонида. Шурику стоит поддаться один раз, и приличные апартаменты превратятся в караван-сарай, не отмываемый никаким «Доместосом».

До часу ночи я смотрела телевизор, ела диетическое печенье «Крекер» и пила «Мартини». «Мартини» тётя Катя, а так же анисовой водкой, затарилась основательно, по двенадцать бутылок. При разумном использовании, запаса хватит до Нового Года. А сейчас только конец сентября.

Стерва занималась любимым делом – стащила с моей ноги тапку и трепала её, рыча тенором. Наказывать Стерву было бесполезно. Размером она меньше стандартной кошки, а упрямства в ней на целого осла.

Сегодня я впервые решилась спать не в гостиной, а в кровати Кати. Засунув под подушку записки со всеми известными мне мужскими именами, я прошептала:

– Сплю на новом месте, приснись жених невесте! – и легла на водяной матрас, обхвативший меня с трепетом и нежностью.

Утром в гости пришел Григорий. Коротко позвонив, он открыл дверь своим ключом. Автоматически, как у себя дома, повесил пальто в шкаф прихожей, поменял туфли на тапки, прошел в спальню и сел в кресло на гнутых ножках, обтянутое английским ситцем в приятных глазу пёстрых цветочках. Опять крутил в руках зажигалку, на меня не смотрел.

– Настя, есть отличное предложение. Двухкомнатная на пятом этаже, переезд оплачиваю я, и даю двести двадцать тысяч в придачу. Позвони маме, посоветуйся.