Марина Хробот - Моё наследство

Денег не хватало постоянно, хотя жили мы как большинство семей. Мама экономила на электроэнергии, на своей парфюмерии, папиных «чекушках» и моём мороженом. Папа всё время чинил старый «Пежо», не надеясь заменить его на новый автомобиль.

Но жизнь не стоит на месте. После двадцати лет работы прорабом на стройке, с матюками в сторону рабочих, в ватнике зимой и в майке летом, мама устроилась на хорошую должность. Начала делать карьеру в своём строительном управлении и… загуляла. Завела роман с высоким начальником из министерства. Начальник через полгода плюнул на маму со своего высокого поста, и продолжал жить с толстой и крикливой женой, а мама осталась без мужа.

Отец не смог простить измены с неинтересным и непорядочным человеком. Тётя Катя после размена квартиры пустила брата жить к себе, и смеялась над ним в голос, не стесняясь меня.

Заканчивая школу, я очень хотела пойти работать в банк или в библиотеку, но Катя заставила меня поступить в Строительный, по стопам родителей. Она сразу оплатила первый курс, отрезая пути к отступлению.

Я начала учиться в Московском Строительном Университете, а Катя тем временем закончила Строгановку. Училась она лет семь или восемь. Сумела за это время не только переспать почти со всеми сокурсниками и преподавателями, но и взять в банке приличную ссуду и приобрести в длительную аренду помещение, переделав его в художественную галерею в районе Таганки.

Так начинался Катин финансовый взлёт. У российского народа появились стабильные деньги, и они вкладывали их во всё, что продавалось. Стало модно вешать на стены настоящие картины, а не офисные постеры. Иностранцы приобретали абстракцию, наши люди чаще всего хотели видеть в доме добротные произведения в стиле «реализм» – пейзажи, родники, деревеньки в снегах и кисти прозрачного винограда на заборе в летний день. Катя сказала: «Вам хочется картин… Их есть у меня».

Она поставила производство картин на поток. Брала фотографии или видовые открытки, списывала пейзаж и втискивала в него деревянную разрушенную церковь или старый домик с цветущей во дворе сиренью и мокрым бельём на провисших верёвках. Основную композицию делали Катины однокурсники. Собачек, кошек или косяки перелётных птиц рисовал папа. В нашей семье все умеют рисовать, в той или иной степени. Он с удовольствием ушел со стройки, где ему надоело кричать на рабочих.

Затем начался строительный бум и папа, прекратив художественную деятельность, снова пошел работать прорабом на стройку, пугая приезжающие комиссии своим аристократическим видом, отменными манерами и речью без привычных непереводимых идиоматических выражений.

Катя продолжала руководить рисовальным процессом, выдавая в месяц по два десятка «произведений».

Папа у Кати денег просить не мог. Мама у неё просто не взяла бы, а я постоянно ныла, выпрашивая то десятку, то сотню долларов на новое платье или джинсы. Катя была патологически жадной, но мне она деньги охотно давала исходя из своего комплекса полноценности, перед моим – неполноценности.

Мне повезло, у нас с Катей один размер ноги, так что со спортивной обувью у меня проблем не было, а в другой я не ходила. Для себя Катя покупала обувь еженедельно и иногда забывала, какие фасоны уже приобрела. Телом я пополнее, и Катина одежда не сходилась на мне, даже если сильно вдохнуть и «держать талию».

Так вот. Катя умерла. Я девять дней заходилась в горестных рыданиях. Затем было обнародовано завещание.

При его оглашении, происходившем в роскошной квартире Кати, присутствовали папа с мамой, Григорий, какой-то дальний знакомый, которого видели на похоронах Кати, и я – в качестве массовки.

Высокий мужчина с безвольным дворянским лицом и брюшком купца, дождался пункта: «Саше, моему однокурснику, достаются три картины, написанные мной», – и потерял к происходящему интерес.

Папа надеялся получить дачу, не более того, и, устроившись в глубоком кресле, тихо листал новости в планшете, Мама сидела «для компании». Она знала Катино ко мне отношение, и была полна решимости при том небольшом наследстве, что мне могло достаться, отстаивать наши интересы до победного конца.

Григорий покачивал ногой и вертел в руках зажигалку. Он был единственным курящим в собравшейся компании, смотрел на читающего завещание юриста скучающе уверенно и даже достал из кармана джинсов пачку сигарет, чтобы вскоре выйти на лоджию и закурить.