Генрих Оккервиль - Нелепая и смешная жизнь капитана К. Офицера без имени

Фельшер внимательно глянул на соблазнительную пузатую бутыль, слегка заляпанную немытыми пальцами. «Моя мятежная юность безвозвратно закончена и утеряна – сообщил он мне по секрету – как впрочем и ваша, голубчик капитан. Знайте – я решил раздать свое имущество бедным, зачем оно мне. Свою одинокую квартиру в Фонарном переулке, а также деревянную табуретку и нехитрый стол грубой столярной работы я поручаю Адмиралтейству. Государю – коллекцию ядов, которую собирал и составлял годами. Достаточно одной капли, чтобы отправить на тот свет весь лбгв. Ф-ий полк. Вам же, любезный капитан, я уступаю свой янтарный мундир, оснащенный и утыканный тысячью тысяч драгоценных пуговиц и крючочков, кнопочек, усеянный янтарными запонками и алмазными застежками, плюс пятьдесят восемь накладных и выдвижных карманов различной ширины и глубины – смотрите не утоните ж в них. В некоторых легко умещается хоть гусарская лошадь, хоть сабля, хоть пушка «единорог» – никто и не заметит. и глазом не моргнет. Сей мундир достался мне от деда, деду – от прадеда, а прадеду – от самого Фридриха Великого, у коего упомянутый прадед был верным оруженосцем до скончания дней последнего».

«Когда Фридрих Великий отдавал богу душу – поведал фельшер кукушкин – под пленительные звуки скрипки, флейты и барабана, он сказал: «носи сей мундир, mein Herr Kukuschkind, и не отдавай никому. Само бессмертное солнце заключено в его янтарных закоулках, закромах, карманах и запонках. Сама Луна прячется в его беззастенчивых карманах. Я отправляюсь в Вальгаллу, а ты – ступай в свою печальную конуру, в Фонарный переулок». Больше они друг друга не видели, Фридрих Великий превратился в пар и улепетнул прямо вверх, а прадед – по указанному адресу, сюда, в эту несчастную позабытую богом каморку; в Фонарный переулок».

С благоговением и трепетом я взял драгоценную реликвию с тысячью тысяч янтарных и алмазных пуговиц. «Сам Фридрих Великий водил в нем свои полки – продолжал тем временем фельшер кукушкин, опорожняя бутыль с полынной настойкой – води ж теперь и ты, смотри ж, не урони его в нечистоты и грязь, пребывая по случаю праздника в пьяном виде и дурном настроении». Я пообещал, что не уроню, да и кто когда видел меня в пьяном виде?

«Вот что – добавил фельшер, печально поводя глазами – ты должен сделать кое-что взамен, услуга за услугу. Одень что-нибудь, укрась ноги свои панталонами – и отправляйся сей же час на Лифляндскую улицу, в Департамент морских и небесных коммуникаций, скажи им что ты от фельшера кукушкина, то есть от меня, делай там какую-нибудь посильную работенку, а на самом деле присматривай, чтобы швейцар Алексей Петрович не обижал моей бедной и глупой бороды понапрасну. Я знаю, это порядочная собака». Он ведь не будет кормить ее объедками с солдатского стола. Я пообещал, и на этом, оказав посильную помощь в опустошении полынной бутылки, общипав пару-другую вареных в крутом кипятке яичек, мы с моим фельшером в свою очередь распрощались.

Я, недолго думая, направился в сторону Лифляндской улицы, о которой имел лишь самое отдаленное и смутное представление. Мне предстояло пересечь весь город, перейти пять площадей, девятнадцать переулков и девяносто девять мостов. Я позвал денщика, чтобы он помог мне совладать с миллионом драгоценных пуговиц, но в ответ со злосчастных антресолей донесся лишь богатырский и равнодушный храп. Ну и ладно. Я переправил на антресоли дымовую гранату, чтобы доставить паршивцу пару приятных и незабываемых мгновений – и стал собираться в дорогу. В бездонный и безразмерный карман я сунул подругу свою – трехпудовую саблю и пару носовых платков. Дорога дальняя, пригодится наверняка и то и другое.

Антресоли наполнялись едким и удушливым дымом. Я вышел за порог. Волшебный кукушкинский мундир светился мягким предзакатным светом. Я шел все дальше и дальше, пересекая малознакомые площади и переулки, не зная, что ждет меня впереди.

В это же самое время в Фонарном переулке фельшер кукушкин, прикончив бутылку с полынной настойкой, уронил свою умную опустошенную голову в острую и хрупкую яичную скорлупу. «Следующая Пасха будет наверняка веселее» – подумал фельшер. В этом не было никаких сомнений. Дерзкий визгливый смех из соседнего особняка долетел до его комнаты.«Любовь – подумал он – любовь все преодолеет и превозможет». И заснул. «Мой желудок работает как часы» – вдруг вспомнил он – и снова погрузился в небытие.