Эрин Хэй - Я тебе объявляю войну!

– Заберу себе Ангелину. Насовсем, – я чувствовал облегчение от того, что долго откладываемое решение, наконец, было принято окончательно.

– А она согласится?

– Она будет сама умолять меня об этом, лишь бы её тупой братец остался жив, – я не идиот, и не испытывал иллюзий, что после нашего с ней начала, она вдруг обрадуется подобным изменениям, поэтому некоторое время придётся держать её на коротком поводке, пока она не привыкнет.

Мое состояние было близко к триумфу охотника, загоняющего добычу, идущего за ней по пятам, и знающего, что охота продлится ровно столько, сколько позволит сам охотник. Впервые я узнал, что это такое в той самой закрытой школе, когда расправился со своим первым в жизни врагом. До сих пор помню, как хрустели его ребра под моими ударами, как закатывались от боли глаза, как билась голова об стену.

Закрытая коррекционная школа для подростков с девиантным поведением из богатых семей. Никто не знал, какие законы действуют за внешним благопристойным фасадом исправительного учреждения, куда папаша поместил меня. Нелюбимый, избегаемый в собственной семье, отталкиваемый родителями и братом, я рос упрямым и непокорным ребёнком, став к подростковому возрасту совершенно неуправляемым. Бля! Это был обычный подростковый бунт! Своим поведением я всего лишь хотел привлечь внимания родителей к тому, что я есть и я – живой! Черт возьми, отец, просто сядь и поговори со мной! Возьми меня с собой куда угодно: на работу, на охоту! Мама, когда в последний раз ты говорила мне ласковое слово, интересовалась моими делами: что я люблю, кто у меня друзья, какая девочка мне нравится? Отцу же пришла в голову «отличная» мысль, как, наконец, прогнуть меня и заставить подчиняться: запереть в этой школе.

«Гнилая кровь, – говорил обо мне ныне покойный ублюдок, – мне стыдно, что ты – мой сын! Чего тебе не хватает?! У тебя есть все! Ты – паршивая овца в стаде! Ты – позор нашего рода! Я проклинаю день, когда ты родился! Эта школа – последний шанс все исправить. Докажи, что ты чего-то стоишь!»

Я так и не смог понять, почему родной отец называет меня «гнилой кровью», в отличие от своего любимого Альфредика. Но назови человека свиньёй, и он захрюкает. И я решил, что надо соответствовать. После смерти отца, постепенно, я отобрал у своей семьи все, разрешив им остаться в фамильном особняке, в котором и так не собирался жить.

В элитной школе-тюрьме, куда меня засунул отец, обучались настоящие отморозки, пойманные на совершении тех или иных преступлений и прикрытые богатыми родителями. И в эту «благоприятную» среду поместили меня, обычного подростка-хулигана, самым большим преступлением которого были драки и сорванные уроки. В том учебном заведении хоть и применялись жесткие методы контроля и воспитания, и малейшее неповиновение сурово каралось, но по ночам в стенах школы действовали порядки, устанавливаемые учащимися. Среди учеников царила своя иерархия, и новенький попадал на самое дно, со всеми вытекающими последствиями. Такие как я, новоприбывшие, ещё не занявшие своего места в группе, были грушами для битья. Первые несколько месяцев были адом, меня пропускали через мясорубку раз за разом, проверяя на прочность, но я не сдавался. Били меня, я бил в ответ. За мой отказ прогнуться, по ночам из меня делали котлету, пиная и избивая, чем придется, пока я не терял сознание.

Бездействовали ли учителя и воспитатели? Официально, нет. Они выявляли зачинщиков драк и наказывали их. При необходимости, могли посадить в карцер и посадить на голодный паек. При поступлении в школу, родители подписывали договор с администрацией, разрешавший любые методы влияния, прописанные в особом параграфе. Но этих мер было недостаточно, чтобы приструнить ошалевших, по сути, от безнаказанности подростков. И каждый раз зачинщиком драки отказывался я, по крайней мере, так говорили свидетели.

Можно ли было оттуда уйти? Самостоятельно нет, но родители не спешили забирать своих отпрысков, от которых так удобно избавились, получив при этом молчаливое одобрение общества.

Я звонил отцу и просил забрать меня, пытался объяснить ему, что происходит в стенах элитной тюрьмы, но он отказывался даже говорить со мной. Тогда я сбежал. В наказание папаша пристрелил моего любимого пса, которого я буквально выкармливал с пипетки, настолько он был мал, когда достался мне, чтобы я не рвался домой, ведь меня здесь больше никто не ждёт. А мама? Она даже не подошла ко мне, когда я рыдал над телом единственного друга. В тот момент во мне что-то окончательно умерло. Больше я не позволял себе никаких привязанностей.