К четырем часам весь домишко за исключением чердака был приведен в порядок и сверкал. Урчание в животе напомнило, что с самого утра она ничего не ела. В кладовке остались только консервы, так что Элла положила себе в тарелку колбасный фарш, за которым последовала банка персиков и сгущенное молоко. Обед оказался на удивление вкусным. Воодушевленная и окрыленная достигнутыми успехами – она явно сможет завтра закрыть дом и вернуться в город, – Элла по заменявшему лестницу судовому трапу поднялась на чердак, одновременно служивший спальней Мими.
Впервые за весь день она остановилась. Здесь, где наволочка еще хранила запах Мими, а шаль свисала со спинки стула, Элла осознала весь масштаб произошедшего. «Я выскребаю свое детство. Пакую в коробки жизнь Мими и бо́льшую часть своей. Навсегда». Элла ждала, что ее охватит грусть: грусть, о которой читала, о которой ей говорили, – но вместо нее почувствовала нечто иное, ужасное: какую-то радость, злобную, дерзкую, бьющую через край, радость уцелевшей. Она накрыла Эллу словно волна, подбросила вверх, наполнила смехом: ей невыносимо захотелось бить, пинать и громить все вокруг, испытывая от этого облегчение. Сама не понимая, что делает, она схватила флакон с чистящей жидкостью и изо всех сил швырнула его об стену. Пластик лопнул, и отбеливатель с ароматом лаванды густо забрызгал все в радиусе полутора метров.
Расхохотавшись еще сильнее, Элла схватила бабушкину палку из прочного дуба и начала размахивать ею, словно обезумевший ниндзя, колотить по полу и стенам. Наконец, запрыгнув на бабушкин чемодан, она с силой ткнула палкой в потолок. Почти вся крыша была сложена из обструганных бревен, так что эти удары не причинили ей ни малейшего вреда, но один отштукатуренный кусочек прямо над изголовьем кровати, как ей показалось, прямо напрашивался на удар. Визжа от восторга, она широко размахнулась и ударила палкой по штукатурке, как битой по бейсбольному мячу. Сверху посыпалась белая пыль и какие-то ошметки, усеяли стеганое покрывало и застряли у Эллы в волосах. Упав на кровать, она еще смеялась, когда неожиданно сверху посыпались остатки штукатурки, а за ними рухнул массивный железный ящик. Он вывалился из проделанной ею дыры и приземлился в нескольких миллиметрах от головы Эллы.
– Господи!
Элла добрую минуту таращилась на лежавший рядом с ней ящик. Несостоявшаяся смерть мгновенно отрезвила ее, и она подумала: «Если бы я погибла, сколько бы времени прошло, прежде чем кто-то меня нашел? Пара недель? Месяц?» Сбитая с толку истерическим припадком, Элла быстро переключилась на лежавший рядом ящик. Мими явно его прятала. И не просто прятала, а соорудила подвесной потолок, чтобы укрыть понадежнее. Это должно означать, что внутри что-то по-настоящему ценное или тайное, а может, и то и другое. Элла даже не представляла, что могла прятать бабушка. «Здоровый человек честен и открыт. От Господа ничего не скроешь». Стоило человеку умереть, и о нем узнаешь такое, о чем и подумать не могла.
Элла нерешительно провела пальцем по замочку. Возможно, там хранятся любовные письма от давно умершего мужа Мими Билла? Или от кого-то еще – от тайного возлюбленного например? При этой мысли Элла улыбнулась. Будет отрадно узнать, что и ее бабушка не без греха, хотя представить себе что-либо подобное непросто. Что бы там ни содержалось, Элла знала, что, как только откроет ящик, тайна Мими раскроется. Поворачивать назад слишком поздно. Глубоко вдохнув, оценив важность момента, она подняла крышку.
Письма! Она была права!
Сложенные пополам и вчетверо, торчавшие из вскрытых конвертов, все они были любовно обвязаны клетчатой ленточкой. Похоже, на дне ящика лежали еще и открытки: под выцветшими и пожелтевшими бумагами поблескивали цветные пятна.
Элла осторожно вытащила пачку писем и, положив на кровать, чуть потянула за хвостик, развязала ленточку, взяла в руки лежавшее сверху и как можно аккуратнее развернула его.
«Дорогая мама…» – начиналось оно.
У Эллы тотчас перехватило дыхание. Это письмо от ее отца!
«Я больше не хочу с тобой спорить. Знаю, что ты не одобряешь нашу с Рейчел работу. Но не все видят мир так же, как ты. То, что мы делаем, очень важно, и не только для нас, но и для всего мира. Тебе кажется, что ложью ты защищаешь Эллу, но это не так. Это жестоко и несправедливо. Пожалуйста, мама – пусть не ради меня, так хоть ради нее, – скажи ей правду. Дай Элле наши письма. Сейчас она ничего не понимает, но когда-нибудь все поймет. Твой любящий сын Уильям».
Читать дальше