Людмила Богодухова: Паутина. Том 4. Волки

– Все это так, но все равно спокойней, потому что просто так никто не ввалится. А уж если кто попытается проникнуть, то можно поднять крик и чем-нибудь огреть незваного гостя, – говорила Олеся, всовывая в петли по бокам двери и косяком тонкий, но прочный прут. – Вообще- то придумано хорошо, даже от ветра затишек. Но этот дом, как у поросенка, из хвороста, волка не удержит. Я имею ввиду переносный смысл.

– Ты, Олеся, говоришь, закричим, а кто прибежит на твой крик? Жена Керима или его мать? Да они нас в упор не замечают, будто нас нет вовсе. Видела, как кто из нас подходит к костру, они отворачиваются, чтобы не заговорить с нами. Я сколько раз пыталась с ними говорить, делают вид, что не понимают русский язык.

– Все они понимают, но, наверно, им приказали с нами не заговаривать.

Олеся убрала остатки ужина и присела рядом с Юлькой.

– Интересно, когда рожать жене Керима?

– У Фатимы, наверно, такой же срок, как и у тебя. По крайней мере, живот у вас почти одинаковый. Но она уже не так молода, как ты и, видно, это у нее не первые роды.

– Почему ты решила, что она уже рожала? – удивилась Олеся. – Мы уже здесь довольно долго, а детей, кроме Гульнарки, нет, и не появлялись.

– Это Гульнарка как-то ляпнула, что у тети Фатимы дети при рождении умирают, и всегда рождаются девочки.

– Вот оно что! Бедная женщина, я представляю, сколько горя она хлебнула, если это правда!

Олеся вздохнула, и некоторое время они сидели молча. Юлька с тоской вспоминала, что далеко-далеко, в деревне, остались ее дети. И хоть она знала, что они остались с бабушкой и прабабушкой, но душа все равно болела, и невыносимая тоска и отчаянье охватывали ее.

Как они с Олесей очутились здесь, в степи, среди этих людей? Кто они? Кочевники или на зиму уезжают в село? Какой город поблизости? Сколько раз задавали эти вопросы и Олеся, и Юлька своим похитителям, а ответа не получали. Даже эта глупая Гульнарка умеет обходить стороной, увиливать от ответов. Кто они по национальности? Казахи? Но девчонка совсем не похожа на казашку: темно-русые косы, открытый взгляд больших серых глаз, а лицо белое, с черными, как смоль, бровями. Вот и пойми ее, кто она по национальности. И ее отец больше похож на русского, чем на казаха, хоть и имя у него казахское – Назар. Какой он Назар, когда ему больше бы подошло имя Иван или Илья. Высокий, плечистый, точно русский богатырь, с такой же русой бородой и темно-русым волнистым чубом. Совсем другой склад у его братьев, они больше похожи на казахов или туркменов: низенькие, коренастые, с чуть кривоватыми ногами и, в раскосинку, темно-карими глазами. И жены одеты не так, как одеваются русские женщины.

Юлька вздохнула и просмотрела на Олесю. Та сидела, откинувшись на, сложенные в стопку, одеяла.

– И зачем столько одеял? – в который раз удивлялась Юлька. – Пришли, сложили и сказали, чтобы пользовались ими. Не стелить же их все на пол?! А, может, действительно их надо все стелить? Было бы мягко, но жалко как-то всеми пользоваться, красивые, атласные.

«О чем она думает, – вновь глянула Юлька на Олесю. – Наверно, тоже о доме, о муже».

– Хочешь знать, о чем я думаю? – не глядя на Юльку, не громко проговорила Олеся. И не дожидаясь Юлькиного ответа, продолжала говорить чуть слышно. – Если у Фатимы дети при рождении умирают, то почему она сейчас здесь, а не в больнице, под присмотром врачей? Зачем они вновь рискуют жизнью ребенка? Ведь и дураку понятно, что здесь, в степи, нет никакой гарантии, что ребенок будет жить, да и Фатима тоже подвергает себя опасности. Тем более, что Керим очень часто уезжает, оставляя жену одну. И вот я думаю, что во всем этом есть что-то странное.

Олеся посмотрела на Юльку и вдруг взволнованно зашептала:

– Не думаешь ли ты, что и Фатима в той же ситуации, что и мы?

– Ты имеешь ввиду, что она пленница? А бабка?

– Что бабка? Бабка – это надзиратель над ней. Ты слышала хоть раз за четыре месяца голос Фатимы? Вот Гульнарка, она смеется, поет. А Фатима все время молчит, отводит в сторону глаза, я даже вдела, как она плакала. Тихо, тихо, варит, а слезы бегут по щекам, а она будто их не замечает. Знаешь, жутко смотреть, когда женщина страдает молча. Мы вот кричим, ругаемся, что-то требуем, а она молчит, будто всем довольна. Ходит, доит кобылиц, коров, что-то стирает, варит и все это тихо, незаметно. А бабка ворчит, а если ей что не нравится, старается сунуть кулаком в бок. Ох, ведьма, я бы ей сунула, сразу бы в костре очутилась.

– Представляю, какая бы вонь от нее пошла! – хмыкнула в кулак Юлька.