Виктор Мережко - Входя в дом, оглянись

Оглянулась, увидела щуплого, невысокого росточка, седовласого мужичка без возраста под стареньким зонтом.

— Чего, спрашиваю, мокнешь под дождем? Окочуриться решила?

— Некуда идти, — как-то жалобно, по-детски ответила Антонина.

— Заблудилась, что ли?

— Заблудилась.

— Ну-к, давай, тетка, поднимайся. — Мужичок довольно резво подхватил ее под мышки, попытался поднять. — Вставай, говорю. Отогреешься, оклемаешься, погребешь дальше.

— А куда это?

— Ко мне. В избу! В деревне я почти один остался, остальных повыселяли. Все таунхаусы строят! Пошли, зазноба! Хоть очухаешься маленько.

— Мне в город.

— Куда по такой грязище?! Свалишься где в канаву, не выгребешь. Давай, крути педали. Я подмогну.

Антонина с помощью мужичка с трудом поднялась, он одной рукой обхватил ее за талию, другой прикрыл дырявым зонтом, и они довольно скоро зашагали в глубь деревеньки.

Избенка неожиданного доброжелателя оказалась маленькой, покосившейся, почерневшей от дождя и времени. Вокруг двора почти плашмя лежал старый забор, в дальней стороне покоился такой же изношенный сарайчик.

Пересекли двор, хозяин ногой толкнул незапертую, расхлябанную дверь, первым вошел внутрь, махнул гостье:

— Заходи, ничего не бойся.

Антонина вошла, тяжело опустилась на первую попавшуюся табуретку, сбросила покрывало, вытерла ладонью слипшиеся волосы, проследила за мужичком, суетившимся вокруг газовой плиты.

— Зараз мы кипяточку покруче, в него листочки мяты, смородинки, медочку ложечку, и всю твою простуду выгонит.

— Один живешь? — спросила Антонина.

— А уже лет десять как! — живо откликнулся тот. — Детей бог не дал, жена, вот как ты, простудилась, ушла к господу на вечную беседу.

— Зовут как?

— Пантелей! А тебя?

— Антонина.

— Красивое имя. А мое всю жизнь за мной бегает. Как только не кличут: Пантюха, Пантюшка, даже Пентюх… А я и не обижаюсь. Не обращаю внимания. Больше смеюсь.

Чайник на плите зашипел, забулькал, Пантелей ловко налил в две чашки кипятка, бросил в них какие-то снадобья, перемешал старой столовой ложкой, поставил на стол. Предупредил:

— Сразу не пей. Пусть настоится. К утру будешь как новенькая.

— Мне бы сегодня уйти, — произнесла Антонина, касаясь пальцами горячей кружки.

— Не советую. До автобуса тут километр с лишком, а тащиться одной рискованно. Тем более в таком состоянии. Гляди, какой дождина хлыщет!

— Ну, останусь, допустим, — неуверенно согласилась Антонина. — А спать где?

— Вон две койки. Старые, на пружинах. Одна моя, вторая для гостей. Которых тут хрен дождешься. — Пантелей захихикал, вдруг замолчал, вопросительно посмотрел на нее. — Меня, что ли, опасаешься?

— Неудобно как-то. Мужчина все ж. Незнакомый.

— Где ты видишь мужчину?

— Вот сидит.

— Давно меня так не называли. Надо же, мужчина, — мотнул головой хозяин. — Благодарю за комплимент.

— Все равно неудобно.

— Неудобно знаешь что? Сигать на парашюте с застегнутыми портками. Вдруг беда в небе случится! А что касается меня, то я, драгоценная, вовсе не опасный. Причем давно. И слава тебе, господи, за это. Только лишняя была обуза. — Он перекрестился, спросил: — Сама в городе живешь?

— В городе.

— А что занесло в эти края?

Антонина отпила чаю, пожала плечами:

— Каталась по озеру на лодке, перевернулась, чуть не утонула.

— Одна, что ли, каталась?

— Одна.

— Муж есть?

— Был.

— А крыша над головой какая-никакая есть?

— Не знаю. Вернусь, пойму.

Пантелей тоже сделал глоток из чашки.

— А ты, поглядеть, красивая, дородная.

— Кому как.

— Сколько годков-то?

— Много.

— Мне тоже не мало. Сейчас вспомню. — Он засмеялся, крутнул головой. — Надо же, из головы выскочило. Во, кажись, сверкнуло. Пятьдесят четыре уже! А вообще-то я их не считаю. Все одно рано или поздно помирать. Сколько есть, все мои.

Антонину качнуло, повело в сторону, она с трудом удержалась на табуретке.

— Плохо…

— Так чего ты сидишь, никудышная? — кинулся к ней Пантелей. — Давай в койку. Без всякого разговора. Держись за меня! — Он довел ее до кровати, откинул одеяло, быстро поправил подушку. — Спи и ни о чем не думай. Главное сейчас — выздороветь.

Антонина рухнула в мягкую постель, в какой-то момент попыталась разглядеть склонившегося над ней мужичка и в тот же миг провалилась во что-то темное, колючее, обхватившее ее со всех сторон…

Капитан вошел в кабинет Гринько, с загадочным видом положил на стол полиэтиленовый сверток: