Владимир Колычев: Деньги со стоном

— Да, снимался. — Глеб ткнул пальцем вниз, на свои кроссовки.

Было время, когда он просто обязан был носить обувь определенной фирмы. Сейчас от него этого не требовалось, но бренду Глеб не изменял. Привычка и память о тех миллионах, которые он на этом заработал.

— Глазам своим не могу поверить! — Блондинка сомкнула кулачки на груди.

— Меня очень трудно смутить, но вам это удалось. Наверное, потому, что вы очень красивая. — Глеб приложил палец к губам и спросил: — Ваш муж нас не подслушает?

— Мой муж погиб, — ответила женщина и вздохнула.

— Не знал.

— Да вам это и не нужно. А что вы про девяносто седьмой год говорили? — вспомнила она.

— Видел я вашего мужа. Он тогда еще только собирался этот вот пляж делать. — Глеб провел ногой по шелестящей гальке. — А нам посоветовал искать другое место. — Он кивком показал на камень.

— Да-да. Два пацана и девчонка, такая резкая. Я и тебя вспомнила. Надо же! Поверить не могу! — На этот раз она сомкнула на груди ладошки.

— Глеб.

— Знаю. А я Вита!

— Вы ничуть не изменились, Вита. Такая же прекрасная, как мои юношеские… — Он опустил эпитет, но сделал все, чтобы женщина поняла, о чем шла речь, и не осудила его за эротические фантазии, в которых она участвовала.

— Вы мне льстите.

Не в том возрасте была Вита, чтобы румяниться от смущения. Да и слой тонального крема на щеках был слишком плотным для того, чтобы сквозь него проступила краска. Но зажеманилась она вполне натурально.

— Это самое яркое воспоминание моей юности. — Глеб понял, что пора брать быка за рога.

Нельзя медлить, иначе момент будет упущен.

— Ты уже тогда был таким высоким.

Глеб еще даже не стронулся с места, но Вита уже почувствовала напор его мысли. Она инстинктивно подалась назад, но сама же себя и осадила. В конце концов, давно уже не девочка, может воплотить в жизнь эротическую мечту знаменитого баскетболиста. Это не так уж и страшно.

— Олеся тогда тебя приревновала ко мне.

— Да, наверно. — Вита нерешительно глянула на него.

Но в ее глазах уже можно было увидеть предостережение. Мол, раз уж ты, Глеб, оседлал коня, то теперь просто обязан взять барьер и дойти до финиша. Иначе я очень-очень обижусь на тебя и даже разочаруюсь.

— И не зря.

Прибрежная полоса безлюдна, за калиткой во дворе, похоже, никого нет. Эту романтическую сцену могли видеть только чайки, пролетающие над головой.

— Я была тогда такой молодой.

Глеб сумел создать притяжение. Вита сама подалась к нему. Ему осталось только принять ее в свои объятия.

— Я же говорю, ничего не изменилось, — прошептал он, прижимая ее к себе.

— Если я вдруг умру, пообещай меня воскресить, — так же тихо сказала она, подставляя губы для поцелуя.

Обещание Глеб дал, но не словом, а делом. Он поцеловал женщину, втянул ее в свой водоворот.

Море, причалы, корабли, краны, чайки кружат, охотятся за рыбой. Вид из кабинета потрясающий, весь порт как на ладони.

Время идет, страна развивается, морской порт уже не справляется с запросами. Нужно расширять старые и строить новые терминалы. Рабочих коней много, но не всех берут в упряжку.

Леше Хворостову повезло. Он и коня такого в свое время оседлал, и к делу его пристроил. Фирма его растет, расширяется. Ради этого ему пришлось решить одну проблемку, причем очень даже стандартным для прежних лет способом. Своего он добился, плотно вписался в систему портового строительства, но все же остался один неприятный момент.

— Олеся Геннадьевна, я предлагаю вам реальную цену за ваш пакет. Мы заключаем сделку, вы получаете деньги и продолжаете жить в свое полное удовольствие.

— Это прозвучало так, как будто вы дарите мне жизнь, — заявила госпожа Мелентьева и усмехнулась: — Ну, спасибо.

Красивая она женщина и еще относительно молодая. Яркая, стильная, выточенная самой природой и отшлифованная лучшими мастерами. Но Леше от нее нужны только акции, а если точней, блокирующий пакет, которым она владела ему в ущерб. Он обожал свою жену, куда более молодую и красивую, и на Олесю личных планов не строил. Как только она продаст ему свою долю, Леша тут же забудет о ней.

— Я дарю вам спокойную жизнь, свободную от переживаний за благополучие нашего с вами предприятия. Вдруг что-то пойдет не так, мы обанкротимся? Тогда ваши акции не будут стоить и той бумаги, на которой они напечатаны. Ими даже не подотрешься, — заявил Хворостов и ухмыльнулся.

— Я вам доверяю, Алексей Дмитриевич.

— Доверяете?… Но слухам верите.