Клаудия Грэй - Тысяча осколков тебя

На папе нет Жар-птицы. Но опять же, если его похитили, кто-то доставил его сюда и бросил. Без собственной Жар-птицы папа не только не сможет добраться домой, он не получит напоминаний. Он не будет знать, кто он. Мой отец будет только отблеском внутри этой версии доктора Генри Кейн — частью его подсознания.

Эта часть будет напевать песни The Beatles.

— Всё хорошо, милая? — папа складывает руки на груди. — К чему это всё?

— Мне нужно, чтобы ты доверился мне на минуту, — мой голос начинает дрожать. — Ладно?

Теперь папа выглядит глубоко взволнованным, но кивает.

Я снимаю Жар-птицу с шеи и надеваю её на папину. Он поднимает бровь, но я не обращаю на это внимания, просто делаю движения, чтобы установить напоминание. Я опускаю её ему на грудь и понимаю, что задерживала дыхание…

— Ай… черт подери! — говорит папа, отшатнувшись назад и схватившись за Жар-птицу. Но потом он застывает. Сначала он медленно смотрит на Жар-птицу в своей руке, узнавая её, потом поднимает глаза к моему лицу.

— Маргарет? — выдыхает он. — О Боже.

Это то же лицо, те же глаза, но я вижу разницу. Я узнаю папу.

Потом я плачу и смеюсь одновременно, но это не важно, потому что папа меня обнимает, и мы вместе, и он жив.

И я понимаю, почему Пол привёл нас сюда.

Глава 25

— Милостивый Боже, — папа проводит рукой по волосам, абсолютно шокированный, как и любой, кто бы проснулся в другом измерении. — Сколько это продолжалось?

— Почти месяц. Месяц будет пятого января, через три дня.

— Месяц пропал. Нет, не пропал, я его помню, я был в сознании, но это было самое странное состояние, Маргарет. Иногда так бывает во сне, когда одновременно наблюдаешь за событиями вокруг и проживаешь их. Мне никогда не приходило в голову задуматься о том, где я, или почему.

Может быть, это нормальное состояние для большинства людей, что путешествует между измерениями.

— Сейчас ты вспомнил, — говорю я, взяв папину руку. — И у меня есть Жар птица, поэтому я могу напоминать тебе столько, сколько понадобится.

Мы уже сидим вдвоём в кафетерии. Так поздно здесь уже никого нет и освещение исходит в основном от внешних ламп и проникает через окна. В тёмных водах за ними иногда проплывают рыбы, но течение стало сильным, поскольку пришёл штормовой фронт. Даже рыбы ищут безопасное укрытие. Мама и Джози, должно быть, поняли, что у нас с папой задушевный разговор, но они, конечно, задумаются, о чём именно.

— Моя бедная дорогая София, — папа закрывает глаза, как будто от боли. — И Джозефина. Боже.

— С ними будет всё хорошо, когда ты вернешься домой, — по моему лицу расползается широкая улыбка. Домой. Я верну папу домой.

— Я не знаю, чего мне больше хочется, задушить Пола и Тео, или поблагодарить их. Думаю, одинаково.

— Не злись, папа. Они были такими сильными, такими верными тебе и так меня защищали. Я не знала, насколько они удивительные до этого. Пол и Тео очень тебя любят, — я хочу рассказать папе о наших отношениях с Полом, но это может подождать до того, как мы вернёмся туда, где должны быть. — Тебя похитил Конли?

— Нет. Это был кто-то другой, кого я никогда не видел. Женщина… — его голос обрывается, и он качает головой. Это достаточно туманно, я боюсь. Я приехал в университет выяснить, что случилось с нашими данными, и как только я вышел из машины, она подошла ко мне. Я помню, как думал, что она возможно аспирант, или занимает административную должность на факультете. Она была слишком ухоженной для среднего выпускника. — Папа вздыхает. — В следующую секунду я осознал, что я уже в 20 лигах под морем. У меня были воспоминания всего несколько минут, и не было Жар-птицы. Поэтому я знал, что кто-то заключил меня в другое измерение, возможно, навечно. Это было… Сложно.

Выражение его лица меняется, и я не видела его таким с тех пор, как несколько лет назад умерла бабушка. Я понимаю, что воспоминания об этой беспомощности привели его к состоянию, близкому к слезам. Ненависть к Ватту Конли взрывается внутри меня, и я говорю себе, что мы разберёмся с ним, когда вернёмся домой. Сейчас у него есть власть, но вся его власть построена на гении моей мамы и тяжелой работе моих родителей. У нас есть Пол. У нас есть Тео, и я — разрушительное оружие, у них есть я.

Против нас всех, вместе? У Конли нет шансов.

Папа говорит:

— Это как будто тебя оглушили. Или накачали наркотиками. Я был одновременно и сам собой, и недостаточно осознавал происходящее, чтобы бороться с этим. Заперт в идеальной тюрьме, — он делает глубокий вдох, и улыбается, глядя на меня. — До тех пор, пока моя храбрая девочка не пришла и не нашла меня.