Клаудия Грэй: Тысяча осколков тебя

— Да, ну, я слишком преувеличил. Должно быть, ты уже это поняла, — Тео мог быть полон преувеличений, но по крайней мере он об этом знал. — И кроме того, это было до того, как я поработал над ними. Жар-птицы сейчас лучше, чем когда-либо раньше.

Это было не сиюминутное решение. Когда Тео пришел посидеть со мной на настиле, я чувствовала себя беспомощной против трагедии, которая разорвала мою семью пополам. К тому времени, когда я заговорила, я точно знала, что я собиралась сделать это, казалось, уже давно.

— Если ты так уверен, то хорошо. Я в игре.

— Ух ты, притормози. Я не говорил, что это поездка для двоих.

Я показала на кулоны Жар-птицы.

— Посчитай их.

Он сжал руку в кулак и посмотрел на неё, как будто пожалел, что принес их и зародил во мне эту мысль. Очень жаль, но слишком поздно.

Я тихо сказала:

— Я тебя не виню. Но ты не можешь запретить мне в этом участвовать.

Тео нагнулся ко мне поближе, улыбка сошла с его лица.

— Маргарет, ты подумала о риске, на который ты идешь?

— Они не хуже тех, на которые идешь ты. Мой отец умер. Мама заслуживает правосудия. Пола нужно остановить. Я могу помочь тебе остановить его.

— Это опасно. Я даже не говорю обо всей этой ерунде, связанной с прыжками через измерения. Я имею в виду, мы не знаем, в каких мирах окажемся. Все что мы знаем, это то, что там будет Пол Марков, и что он жестокий сукин сын.

Пол, жестокий. Два дня назад я бы посмеялась над этим. Мне Пол всегда казался тихим и твердым, как скалы, по которым он лазил по выходным.

Теперь я знала, что Пол — убийца. Он сделал это с моим отцом, и он сделал бы это с Тео или со мной. Это больше не имело значения.

Я сказала:

— Я должна это сделать, Тео. Это важно.

— Это важно. Поэтому я делаю это. Это не значит, что ты тоже должна.

— Подумай об этом. Ты не можешь прыгать в измерения, где тебя нет. Возможно, есть некоторые измерения, где я существую, а ты — нет.

— И наоборот, — ответил он.

— Не важно, — я взяла свободную руку Тео, как будто я могла заставить его понять серьезность моих намерений просто сильно сжав её. — Я могу пойти туда, куда ты не можешь. Я расширю твои возможности. Я увеличу вероятность того, что мы его найдем. Не спорь со мной, потому что ты знаешь, что я права.

Тео выдохнул, сжал мою руку в ответ, отпустил и запустил пальцы в свои торчащие волосы. Он был беспокойным и тревожным как обычно, но я догадывалась, что он обдумывает это.

Когда его темные глаза встретились с моими, он вздохнул.

— Если твоя мама догадается, что мы об этом говорили, она сдерет с меня кожу заживо. Это не метафора. Я думаю, что она может в буквальном смысле это сделать. У неё иногда бывают дикие глаза. Спорю на что угодно, в ней есть казачья кровь.

Я секунду сомневалась, думая о том, что это значило для моей матери. Если в путешествии что-то пойдет не так, если я превращусь в атомный суп, она потеряет меня и отца меньше чем за два дня. Слова не могут описать того, что это с ней сделает.

Но если Пол избежит наказания, это так же верно убьет её, и меня тоже. Я не собиралась позволить этому случиться.

— Ты уже говоришь о возмездии. Это значит, что мы сделаем это вдвоем, правильно?

— Только если ты абсолютно уверена. Пожалуйста, подумай сначала об этом хоть секунду.

— Я думала об этом, — сказала я, что было не совсем правдой, но это не имело значения.

Я была так серьезна, как только могла.

— Я в игре.

Так я попала сюда.

Но куда сюда, если быть точной? Идя по улице, наводненной толпами людей, не смотря на поздний час, я пыталась изучить свое окружение. Где бы я ни была, это не Калифорния.

Этот город с его острыми углами мог бы сойти с полотна Пикассо, с его жесткостью и тем, как темные линии стали, казалось, прорезают здания, как ножом. Я представила себя женщиной с его портретов, лицо разделено пополам, асимметричное и противоречивое, одна половина улыбается, другая, безмолвно кричит.

Я остановилась как вкопанная. Я нашла дорогу к набережной, и с другой стороны темной воды, освещенное прожекторами, стояло здание, которое я узнала: собор Святого Павла.

Лондон. Я в Лондоне.

Ладно. Хорошо. Это имеет смысл. Папа был англичанином. Он не переехал в Штаты, пока они с мамой не начали работать вместе. В этом измерении, полагаю, вместо этого она работает в его университете, и мы все живем здесь, в Лондоне.

Мысль о том, что мой отец снова жив, и где-то неподалеку, закипает внутри меня до тех пор, пока я не утрачиваю способность думать о чем-то другом. Я хочу побежать к нему немедленно, прямо в эту секунду, крепко обнять его и извиниться за каждый раз, когда я плохо с ним разговаривала и смеялась над его дурацкими галстуками бабочками.