Клаудия Грэй - Тысяча осколков тебя

В перерывах между письмом, я ищу в Списке упоминание о Теодоре Виллеме Беке. Ладно, сложно предположить, что Тео тоже входит в число дворян, но я отчаянно хочу узнать, где он. В мире без Google эту информацию гораздо сложнее достать. В книге нет упоминаний о нем, так же, как и мои служанки никогда не слышали его имени. Местонахождение Тео остается загадкой.

Работая над письмом к греческой принцессе, которая, очевидно, приходится мне теткой, я очень сильно ощущаю присутствие Пола. Он стоит в дверях салона, где я решила работать, мы вдвоем в пространной элегантной комнате, с портретов на нас смотрят мои разнообразные предки, и все они, кажется, осуждают меня. Наконец, я больше не могу сидеть в тишине.

— Должно быть, вы находите это очень скучным, Марков, — говорю я.

Пол даже не поворачивает головы:

— Совсем нет, миледи.

— Разве вы не предпочли бы быть в своем, полку? — это будет правильно? — С другими солдатами?

— Моя обязанность оставаться с вами, миледи.

И что-то в том, как он говорит «миледи», волнует меня. Я возвращаюсь к письму, но могу только смотреть на страницу.

Ладно, я узнала, что Пол Марков — не убийца. Это облегчение, но правда создала больше вопросов, чем ответила. Почему Полу понадобилось разрушать мамины исследования и данные, и сбегать? И если он совершенно невиновен, почему он так жестоко дрался с Тео в Лондоне?

Что же. Мы с Тео первые напали на него, и Пол сказал, что подозревал Тео, когда увидел его…

Подождите. Мои глаза расширяются. Тео, этого не может быть.

Нет. Действительно не может быть. Тео сильно рисковал, чтобы попытаться и помочь моей матери и отомстить за моего отца, и он прыгал через измерения без гарантий, что он не превратится в «атомный суп». Он так же ничего не понимает, как и я. Изменяющиеся миры вокруг лишили меня уверенности во многом, но верность Тео, по меньшей мере, была без сомнений доказана.

Пол Марков остается загадкой.

Однако, эту загадку я смогу разгадать если у меня есть хоть какая-то надежда починить Жар-птицу.

Я пытаюсь сконцентрироваться на письме, но не могу. Я роняю голову на руку. Пол делает ко мне один шаг.

— Миледи? Вам нездоровится?

— Я, устала. Это всё.

— Не хотите пойти в Пасхальную комнату?

Пасхальная комната? Когда я поднимаю глаза, Пол улыбается, но застенчиво. Даже здесь, в мире, где он военный офицер в полной форме, ножом и пистолетом на поясе, он не уверен в том, что говорит правильные вещи.

Я поднимаюсь с кресла и позволяю ему показывать дорогу.

Пол ведет меня по длинным коридорам Зимнего Дворца. Золоченые потолки блестят над головой, когда мы проходим мимо колонн зеленого мрамора через комнаты, окрашенные в золотой или алый, или темно-синий, мои туфли мягко повторяют стук его сияющих сапог на паркетном полу. Наконец, мы достигаем высоких белых дверей. Пол открывает их и отступает в сторону, позволяя мне зайти первой. Я захожу внутрь, едва подавив удивленный вскрик.

Оказывается, в Пасхальной комнате моё семейство хранит яйца Фаберже.

Каждое яйцо — это шедевр ювелирного искусства. Достаточно маленькие, чтобы уместиться в руке взрослого, они отделаны фарфором, или золотом, или драгоценными камнями, или, чаще всего, всеми тремя материалами одновременно. Некоторые скромные, как розовое эмалированное яйцо, отделанное рядами маленьких жемчужин, другие — эффектные и необычные, как яйцо из лазурита, окруженное серебряными кольцами, как у планеты Сатурна, гнездящееся «облаке» молочного кварца, украшенного платиновыми звездами.

В моем измерении несколько дюжин яиц Фаберже выжили с тех десятилетий, когда Романовы дарили их друг другу, как подарки на Пасху. В этом измерении традиция продолжалась больше ста лет. Несколько сотен яиц блестят и сверкают со своих мест на длинных полках. Похоже, что я угодила в шкатулку с драгоценностями, но в тысячу раз более ослепительную, потому что каждое яйцо — это уникальный предмет искусства.

На цыпочках я подхожу к одной из полок и выбираю алебастровое яйцо. Мой внутренний голос говорит «не урони, не урони, нет, нет, нет». Серебряный шарнир посередине открывается, и я поднимаю крышку, чтобы увидеть маленькую балерину с часовым механизмом, крошечную куколку, которая начинает танцевать пока играет мелодия. Она такая красивая, такая нежная, что я задерживаю дыхание.

— Не то, что вы обычно предпочитаете, миледи, — тихо говорит Пол.

Сколько раз он приводил меня сюда, когда мне было грустно или одиноко? Я чувствую, что это далеко не первый день, когда мы оказываемся здесь одни.