Карен Уайт - Когда я падаю во сне [litres]

– Гэбриел, я не могу. Мама ведь для тебя ее сделала, тут нарисовано твое кафе.

– Знаю, но я-то каждый день здесь сижу. Вот вернешься в Нью-Йорк, посмотришь на эту коробку и вспомнишь маму, родной город и свое любимое кафе. – Он улыбнулся.

Я тут же представила безупречно пустой рабочий стол в «Вокс и Крэндалл», без малейшего отпечатка моей личности, и не смогла вспомнить, почему поддерживаю его в таком стерильном виде.

– Спасибо. Поставлю на почетное место, – с улыбкой сказала я, забирая коробку.

Гэбриел проводил меня в общий зал. Я снова взглянула на фреску и белый особняк, пожираемый пламенем.

– Мама когда-нибудь рассказывала тебе о пожаре?

– Нет, не припомню. Эти события превратились в местную легенду.

– Местную легенду? – Я выпрямилась. – И что говорят?

Он задумался, избегая смотреть мне в глаза.

– Всякую чепуху.

– Гэбриел, я хочу знать. Расскажи.

– Тебе нужны слухи или правда? Никто, кроме Сисси, не знает, как все было на самом деле. А то, что люди болтают, – сплошь вранье.

– Мне нужно и то и другое. Я прожила двадцать семь лет, ничего не ведая об этой истории. Или, думаешь, мне мозгов не хватит отличить правду от лжи?

Звякнул колокольчик у входной двери. В кафе вошла молодая пара, с ними – маленькая девочка в розовой соломенной шляпке.

– Сейчас подойду, – сказал им Гэбриел и вновь повернулся ко мне.

– Так что за слухи? – настойчиво повторила я.

– Ларкин, мне кажется, не стоит…

Мужчина с девочкой нетерпеливо взглянул на нас.

– Секундочку, – сказал Гэбриел.

– Расскажи.

– Есть мнение, что пожар случился не сам по себе. – Он поджал губы, словно не желая ничего больше говорить, однако продолжил, понимая, что я все равно не отступлюсь: – Говорят, твою бабушку убили. Но это вранье, слышишь? В Джорджтауне, кроме «Сансет Лодж», сплетничать особенно не о чем, так что болтуны хватаются за любую возможность потрепать языком.

Он сочувственно пожал мне руку и вернулся к покупателям.

Я смотрела на фреску: сперва на трех девушек, сидящих спиной, потом на пылающий дом с запертыми внутри женщинами.

Что ты хотела сказать, мама? Что я должна здесь увидеть?

Я помахала Гэбриелу на прощанье и вышла из кафе, прижимая коробку к груди. Мне вспомнились фотографии трех подруг: детские дни рождения, школьные будни, потом поездка в Миртл-Бич, а дальше – ни одного снимка.

– Ларкин!

Навстречу шла Мейбри, бережно неся прозрачный чехол из химчистки. Внутри виднелось что-то желтое.

– Как дела?

Я показала ей коробку для сигар.

– Вот, Гэбриел подарил.

– Симпатичная… – В ее голосе слышался вопрос.

– Мама расписала.

– Очень красиво. Но это не объясняет, почему ты стоишь здесь с таким видом, будто узнала, что твое любимое мороженое сняли с производства.

Я не стала рассказывать ей о фреске, чтобы не бередить мрачные мысли.

– Ты не знаешь, какие ходят слухи о пожаре в Карроуморе?

Мейбри покачала головой:

– Нет. Дело было за тридцать лет до моего рождения, а на детской площадке такие вещи не обсуждают. Почему ты спрашиваешь?

– Гэбриел сказал, есть мнение, будто пожар возник не сам по себе. Возможно, Карроумор подожгли нарочно.

– Брось, это всего лишь местная легенда. Вроде считалки «вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана». – Мейбри осеклась. – Нет, плохой пример. В общем, ты поняла, что я имею в виду. Люди обожают сплетни – чем скабрезнее, тем лучше. Мало ли что болтают.

– Беннетт нашел в бумагах вашего дедушки отчет о пожаре, и там напротив графы «причина пожара» стоит пометка: «подозрительно». Поэтому…

– Что поэтому?

– Поэтому мне интересно, вдруг в сплетнях есть доля правды. Разве не так говорят? В каждой сказке или легенде есть крупица правды.

– Ну не знаю… никогда не слышала такого выражения. Ты расспрашивала Сисси и Битти?

– Конечно. Сисси сказала, что во время пожара спала и ничего не помнит, а Битти там не было.

– Допустим, но они могут знать, почему про этот пожар ходит дурная слава. Давай спросим. Я как раз иду к Сисси.

Я сделала шаг и остановилась.

– На маминой фреске в кафе у Гэбриела в углу нарисован горящий Карроумор. Из окна выглядывают две женщины, а в другом – еще одна, с рыжими волосами.

– Битти?

– А кто же еще? Только ее там не было.

Надеюсь, Мейбри не предложит мне дождаться, пока мама очнется. К счастью, она ни словом об этом не обмолвилась. Мама больше трех недель в коме, и никаких изменений. Я уже перестала обманывать себя.