Анна Колесникова: Чего стоит игра?

Горе ее было беспредельно. Она смертельно обиделась на него. Но к третьему по счету пансиону поняла, что свое решение дядя Эт не изменит. Что бы она ни делала.

Она плакала, уткнувшись в колени. Он не любит ее! Она не нужна ему! Тогда она просто ляжет и умрет! Не будет ничего есть и умрет!

Усталые уговоры Этьена о том, что сейчас у него нет возможности взять Николь к себе, что он мотается по всему свету, меняет места работы и пытается снова найти свое место в мире автоспорта, пролетали мимо ее ушей. Все, что она понимала – он ее не любит! Вот умрет она, тогда посмотрим, как он запоет…

Но природное жизнелюбие и упрямство победили. И Ники осталась в пансионе. На горе и новые седые волосы учительского коллектива.

Этьен на всю жизнь запомнил тот день. Он тогда только начал работать спортивным директором одной молодой, но очень перспективной команды. В виду ограниченного бюджета ему приходилось выполнять еще ряд функций, и он работал, не поднимая головы.

– Этьен? – в кабинете материализуется голова его помощницы. Тело по-прежнему остается в коридоре. – Там к тебе пришли.

– Кто? – он никого не ждал. А, впрочем, какая разница. Его дни тогда напоминали сплошной хаос. Все планы, если таковые имелись, через полчаса после начала рабочего дня летели ко всем чертям. – Запускай.

Дверь открывается и… Высокая, тощая, нескладная. Лицо – одни сплошные огромные испуганные глаза. Страх и вызов – редкое сочетание. И упрямо поджатые пухлые губы.

– Ну, здравствуй, … дядя!

Он вскакивает, с грохотом роняя стул. В голове проносится: – у нее две недели назад был выпускной. На который он так и не смог приехать. Она должна была остаться в пансионе еще, как минимум, на месяц, он договорился. И еще. Он сейчас находится во Франции. А пансион Ники был в Штатах, мать его!

– Ники!!! – прорычал он. Или проорал. Вот это он не помнит.

Она дергается, как будто хочет отступить. Но остается стоять. Лишь упрямо поджатые губы начинают чуть заметно дрожать.

И его вдруг отпускает напряжение. Он закрывает глаза, медленно выдыхает. Это же Николь, его малышка Николь, дочка Жюли. Он открывает глаза, чтобы увидеть, как по ее щеке катится первая слеза.

Отбрасывает ногой стул, в три шага преодолевает пространство кабинета. И она утыкается носом в его плечо. Для чего ей приходится наклонить голову. Но это не важно. Она обхватывает его руками. Изо всех сил стараясь не разреветься. А он крепко обнимает ее. Гладит по лохматой голове. И вполголоса бормочет французские ругательства пополам с американскими.

Николь что-то неразборчиво произносит ему в плечо.

– Что? – переспрашивает он.

Она поднимает голову. Черт подери, она выше его! Ненамного, но все-таки.

– Ты неправильно произносишь это слово…

– Какое?

– Не shirt, а shit.

– О, shit, Николь!

Они долго говорили. Им было о чем поговорить. И было в чем покаяться друг перед другом.

Этьен, не особо скрывая, рассказал, как трудно ему сейчас пробиваться к вершинам автоспортивного менеджмента. Ники все поняла. Со своей стороны, смущаясь и нервно посмеиваясь, рассказала про свой план, который и привел ее в это сумасшедшее утро в кабинет Этьена. Да уж, мозгов и упрямства девчонке было не занимать. Этьен, несмотря на все пережитое потрясение, испытывал чувство гордости за свою малышку.

Но надо было что-то решать. О том, чтобы вернуться в пансион, не могло быть и речи. Проспорив битых три часа, они приняли компромиссное, устраивающее их обоих решение. Ники на месяц остается с дядей. За это время она определяется с тем, где и на кого она бы хотела учиться. Отправляет документы. Ну а потом – едет учиться. А уже после обучения она остается с Этьеном окончательно. И все каникулы она тоже проводит с дядей.

– И что она в итоге выбрала? – дело уже дошло до десерта. Шоколадный пирог. Вредный, но адски вкусный.

– А как ты думаешь?

– Сорбонна? – предположил сэр Макс.

– Это же моя племянница! – во фразе чувствуется гордость. – Она получила приглашение от МИТ! Факультет инженерного дела, – отпил кофе и усмехнулся. – А ты говоришь – дизайнер.

– Да уж, – сэр Макс впечатлен рассказом старого друга. – Хоть фамилия у нее и Хант, а вот мозги – явно Лавинь.

Этьен самодовольно улыбается. Но потом грустнеет.

– Разве это жизнь для молодой красивой девушки?

Мак-Коски тактично молчит. Когда-то он любил Жюли Лавинь, но даже это не позволяет ему сейчас, в настоящем, назвать ее дочь красавицей. Ну, разве что, отдельные фрагменты. Глаза, например…