Эмма Скотт - Среди тысячи слов

На это у меня не было ответа. Я не хотела думать о том, как ужасно, когда тебя не только бьет отец, но и тебе еще приходится давать отпор. Защищаться.

– На сцене Айзек совсем другой, – сказала Энджи. – Дикое, сексуальное животное. Он играет все эмоциональные роли – кричит и плачет на сцене. Несколько лет назад Общественный театр ставил «Ангелов в Америке» [9] «Ангелы в Америке» – пьеса в двух частях, написанная американским драматургом Тони Кушнером в 1990 году. , и он там целовался с парнем. Можно было подумать, что это смертный приговор, но нет. Он неприкасаемый.

«Неприкасаемый» .

Это слово пело во мне подобно колыбельной. Все безопасное содержалось в этих нескольких слогах. Все, чем я хотела быть и не могла.

«Как и Айзек, – подумала я. – Он не неприкасаемый для своего отца».

– Тебе стоит прийти сегодня вечером или завтра посмотреть пьесу, – сказала Энджи. – Посмотришь, как играет Айзек.

– Он хорош?

Она фыркнула.

– Хорош? Он абсолютно меняется. Сама я не большая поклонница пьес, но смотреть на Айзека Пирса на сцене… – она бросила на меня хитрый взгляд. – Захвати сменную пару трусов, вот что я тебе скажу.

– Может, так и сделаю, – сказала я. – Схожу то есть.

– Давай пойдем сегодня вечером, – живо предложила она. – В общественном театре ставят «Царя Эдипа». Знаю, знаю, греческие трагедии скучные, да? Но поверь мне, когда главную роль играет Айзек… – она слегка поежилась. – Я уже дважды ее видела. Спектакль закрывается завтра, но я могу сходить еще раз. Ради тебя, – она пихнула меня. – Разве я не лучший рекламный фургон?

– Не знаю, ты у меня первая.

Энджи вытащила шариковую ручку из рюкзака, схватила меня за руку и написала телефон на ладони. Я дернулась: ее ручка оказалась в сантиметрах от спрятанных чернильных «X» на моем запястье.

– Сегодня вечером в восемь, – сказала она. – Напиши мне, когда получишь согласие предков. Я буду ждать тебя рядом с театром.

Я моргнула, осознав социальные обязанности, внезапно наложенные на меня. Мои планы на вечер пятницы включали в себя чтение, чай или просмотр-марафон «Черного Зеркала» на Нетфликс. Тихий вечер в ледяном дворце.

Я услышала, как мои губы произнесли:

– Ага, ладно. Я напишу тебе.

– Отлично, – засияла Энджи. – Приходи познакомиться с моей командой за обедом. Ты можешь избежать обычного стереотипного бреда типа «новенький ест один».

– Спасибо.

– Необычный рекламный фургон, милая.

Прозвенел звонок. Она послала мне воздушный поцелуй и поспешила в класс. Я двигалась медленно, мой взгляд задержался на Айзеке за открытой дверью моего шкафчика. Он поднял взгляд.

Секунду сквозь запотевшие стеклянные двери мы смотрели друг на друга. Я снова была потрясена его опасной красотой. Он был гладким клинком. Резал взглядом, если не знать, как с ним обращаться.

А я украла его место на уроке английского.

«Может, больше не стоит этого делать…»

Айзек приподнял подбородок, глядя на меня, потом потушил сигарету и заскочил обратно в здание. Прошел мимо меня, обдав запахом сигарет и колючим морозом; и нотка мяты. Он ни с кем не говорил, и никто не говорил с ним. Но, как и я, все ученики уставились на него. Все уставились. Зачарованные.

Я так и не научилась водить в Нью-Йорке, просто не было необходимости. У меня даже не было водительских прав. Поэтому я доехала домой из Джорджа Мэйсона на школьном автобусе. Он медленно трясся, направляясь к восточной части Хармони, где дорога начинала петлять между маленькими низкими холмами. В этой части города дома были огромными, с широкими дворами. Многие хвастались лошадиными загонами и сараями. Я даже представить не могла, что около дома может быть столько места. Задние дворики, передние дворики, боковые дворики. И повсюду деревья. Они стояли, словно скелеты зимой, но было легко представить их зелеными, с густой летней листвой или осенними, горящими оранжевым и красным. Легко и приятно. Я поняла, что жду этого с нетерпением.

Мама не проявляла такого энтузиазма.

– Надеюсь, наша страховка недвижимости покрывает набеги индейцев, – сказала она отцу, как только мы приехали, – и нападение саранчи.

Он притворился, что она шутит, хотя я знала: мама говорит совершенно серьезно. Жизнь за городом не подходила ей. Она жила социальной жизнью в Коннектикуте, девочка из Уэллсли и украшение Верхнего Вестсайда. Я считала, что она проживет шесть месяцев в Хармони, прежде чем поставит папе ультиматум: вернуться в Нью-Йорк или найти новый дом в «Разводграде».