Ольга Карпович - Очаровательная мстительница

Николас стоял, расставив ноги и направив на Олега пистолет. Оружие прыгало в его руке. Да он же и стрелять-то толком не умеет. Ольга когда-то, дурачась, учила его и хохотала над тем, как он всегда мазал по мишеням. Николас, который даже в фильмах ненавидел насилие… Олег прихлопнет его одним выстрелом, пистолет у него в куртке, она поняла сразу, по очертаниям ствола в кармане. С такого расстояния пуля пройдет навылет. И Маша, Маша…

Все дальнейшее уложилось в несколько секунд, но в сознании Ольги растянулось, как в замедленной съемке. Исчезли звуки, все они будто провалились в вязкое ледяное безмолвие.

Вот Олег, не вынимая руки из кармана, делает едва заметное движение, локоть его напрягается. Ничего не понимающий Ник продолжает сжимать руками пистолет. А она сама, Оля Котова, девочка, чья жизнь надломилась вот в такой же ясный солнечный день, прыгает вперед. Отчаянно, резко, собрав все силы, зная, что от этого рывка зависит не ее жизнь, нет, той давно вынесен приговор, и лишь вопрос времени, как скоро его приведут в исполнение. На кону нечто гораздо более важное – жизнь тех, кого она любит. И это придает ей сил.

Ровно в ту секунду, когда прогрохотал выстрел и едко завоняло порохом, Ольга всем телом врезалась в Николаса, оттолкнув его в сторону и, уже падая, почувствовала, как горячей тяжестью налилось бедро.

– Беги! – хрипло выкрикнула она.

Боли не было. Пока не было. Может, ее и не будет. Судя по тому, как занемела нога, вдруг ставшая совершенно бесполезной, он перебил бедренную артерию. Сколько ей осталось? Две минуты? Пять? Это не важно, конец был предрешен. Просто оказался чуть ближе, чем ожидалось.

Маша! Лишь бы выжила Маша!

– Беги! – повторила она, уже понимая, что голос звучит чуть слышно.

Где-то над ней прогрохотал выстрел. Это Николас попытался сбить с ног Олега. Не попал, конечно, пуля чиркнула по металлической стенке складского помещения. И в ту же секунду из-за угла вылезла страшная, окровавленная фигура с перекошенной рожей. Михаил… Тот, не разбирая дороги, словно подбитый лось, пер к выходу с баржи, снося всех на своем пути и онемевшим пальцем нажимая на спуск в зажатом в руках пистолете. Снова грохот, и Ольга слабеющим зрением увидела, как падает Николас, как кричит за его спиной Мария. Он же умудряется рухнуть на бок, так, чтобы не задавить девочку. Но она бьется там, тянет ручки, кричит по-русски:

– Мама! Мама!

Николас еще жив, но слабеет с каждой секундой, это видно.

– Спаси ее! Она не ранена! – шепчет непослушными губами Ольга.

Николасу как-то удается дернуть за ленту, переместить девочку на живот и упасть, прикрыв ее своим телом.

И снова грохочет совсем рядом. Сознание Ольги мутится, откуда ни возьмись всплывают физиономии друзей юности. Хитрый лисий прищур Витька, быстрые глаза Машки, мрачная, суровая рожа Ивана.

Иван… Вот он, обрушивается откуда-то сверху, как карающий бог. Ванька… Она знала, что он не может быть предателем. Точным выстрелом добивает Михаила уже у самого схода с баржи. И, развернувшись в прыжке, стреляет в Олега. Тот валится на палубу, совсем рядом с ней. И даже в агонии не отрывает от Ольги взгляда, в котором перемешались ненависть и страсть.

– Тварь, – хрипит он. – Я же любил тебя, тварь. Я же одну тебя за всю жизнь и любил…

Рука его, бледная, со сбитыми костяшками, тянется к пистолету, который выронил Николас.

– Ваня, – из последних сил кричит Ольга. – Ваня, забери Машу! Спаси Машу, Иван!

Она успевает еще бросить последний взгляд на Николаса. Волосы его развевает морской ветер. Так красиво, совсем как тогда, на Миконосе… Ветер, и соленые брызги в лицо, и ласковый жар, льющийся с неба. И внутри тоже вздымается волна, накатывает, захлестывает, отчего перехватывает дыхание и рождается восторг. Она не знает еще, что это любовь.

Снова грохочет выстрел, все меркнет, и Ольга вдруг видит маму. Красавицу, волосы у которой мягкие, как золотой шелк, и душистые, как весенние цветы. Мама наклоняется к ней, обнимает, шепчет, касаясь нежными губами щеки:

– Оленька моя, доченька!

И Оля, уткнувшись ей в грудь, плачет, сладко, как в детстве. Как же давно она не плакала…

Пуля прошила ему ногу, и Иван, уже рванувшийся к Маше, рухнул на палубу как подкошенный. За грохотом выстрелов, за скрежетом крана, на котором спустился, он не услышал шума винта и заметил военный вертолет только теперь, когда он завис прямо над ними. Лопасти трещали, в камуфляжном брюхе открылась дверь, из которой видны уже были приготовившиеся к прыжку спецназовцы. Значит, они его и подбили. Иван знал эти штучки, сам так когда-то умел.