Виктор Гавура: Нарисуй мне дождь (СИ)

И знаешь, я заметил, они даже похожи друг на друга своей неразвитостью. В том, как они лезут по головам и любой ценой норовят устроить свою карьеру, есть что-то неполноценное. Днем и ночью рыщут эти студсоветчики по комнатам, а остальные студенты сидят по своим углам, трясутся и ждут, когда они к ним пожалуют. Врываются они всегда неожиданно, эдакою разнузданною гурьбой, которую они сами именуют не иначе, как «комиссия» и наперебой начинают выдвигать свои несусветные требования: предъяви им дневник дежурств по комнате с протоколами ежедневного наблюдения за чистотой пола или подавай журнал регистрации выноса мусора из бытовки с твоими собственноручными подписями. Создают видимость бурной деятельности, имитируют какую-то патологическую чистоплотность, а у самих вечно не стираные рубахи, зловоние месяцами немытого тела. Ни один из них не бывает в душевой, похоже, все они страдают водобоязнью или их руководители рекомендует им мыться в отдельных банях. Только сдается мне, в душ они не ходят, потому что боятся уронить свое студсоветское старшинство, ведь в душе все равны.

А если разобраться, то эти студсоветчики такие же студенты, как и все, но главная их задача, представляешь, не подготовка к занятиям, ни освоение специальности, а борьба за чистоту. Они постоянно разыскивают пыль под кроватями, а на самом деле идут на все для того, чтобы выселить из общежития своего же однокашника, такого же студента. Так их натаскивают их партийные вышестоящие для последующего назначения на руководящие должности после института, выращивают иуд, готовых на мать родную донести!

— Не горячись. Мне знакомо то, о чем ты говоришь. У меня тоже были похожие мысли. Незачем тебе повторять те же ошибки, их потом не исправишь, — отец с осторожностью выбирает слова, будто вспоминает, услышанную в детстве сказку.

— Я отвечу тебе так, как когда-то в твои годы на подобный вопрос мне ответил мой отец, твой дед. Меня исключили из Киевского летного училища, из-за брата. Его арестовали в тридцать пятом по ложному доносу. Он учился в Неженском педагогическом институте, там же где и Гоголь… Я мечтал летать. Конкурс был огромный, тогда все хотели летать, не то что теперь… Но я все же поступил, и мне было так горько, ведь меня отчислили ни за что, ни я, ни брат, мы ни в чем не были виноваты.

Твой дед был мудрец, он мне сказал, что в жизни, как в реке, водится всякая рыба. Есть караси, сомы, всякая мелочь — верховодка, щуки и, конечно же, карпы… Есть хорошая, безобидная рыба, никому от нее нет вреда, а есть — хищная, большая и мелкая сволочь. Также и среди людей, есть всякие, но хороших людей намного больше. Но для того чтобы это осмыслить, к людям надо идти, надо их понимать, а не считать себя лучше всех и ставить себя над ними. Нельзя презирать и отталкивать от себя людей. Они ответят тебе тем же, и ты останешься один. Со временем ты это поймешь, но будет поздно, себя не переделать. И ты останешься один среди людей, нет хуже такого одиночества.

Когда сталкиваешься с абсурдностью нашего общества, жизнь кажется беспросветной. Молодым тяжелее всего, им непонятна запутанность взаимоотношений, бытующих в кругу людей. Их бесхитростные души ранит грубо замаскированная ложь. Ведь борьба за чистоту в вашем общежитии имеет не гигиеническую, а идеологическую основу. Но все эти, власть предержащие: администрация, начальство и прочие, которые, казалось бы, владеют и распоряжаются нами, это лишь надстройка, без которой не обходится ни один общественный строй. Главные — не они, главный в этой жизни ты сам и много других порядочных людей. Надо искать и найти свою дорогу к людям, только с ними твоя жизнь наполнится смыслом. Тебе сейчас трудно, здесь остались твои друзья, ты скучаешь по дому, но это пройдет. Скоро ты поближе узнаешь своих однокурсников и увидишь, что большинство из них ничуть не хуже тебя. У тебя еще будет много друзей. Тебе так повезло, ты учишься в Запорожье. Киев, сердце Украины, мы с твоей матерью там учились, а Запорожье — ее душа, она тебе еще откроется, ты сам увидишь и поймешь. Годы обучения в институте промчатся быстро, ты еще не раз их вспомнишь, как лучшую пору своей жизни, — он хотел еще что-то сказать, но я не дал ему договорить, ни к чему мне эти азбучные истины.

— Да, деду было хорошо! — ни с того, ни с сего завелся я, — Он жил в старые добрые времена, еще при царе Горохе, а меня выселили из общежития уже на второй день проживания. Потом, через две недели смилостивились и оставили жить «с испытательным сроком». Но прежде потребовали написать расписку о том, что буду беспрекословно соблюдать их подлые ритуалы. Повезло еще, что не пронюхали о том, что не состою в комсомоле, тогда бы точно отчислили. Оказывается, студсовет и комсомол это разные организации, одна входит в другую, как матрешки. Они и похожи, как матрешки и состоят из одних и тех же словоблудов, но в комсомоле есть еще и учет. Там у каждого отбирают письменное заявление и клятву, а кроме того, вечно всех пересчитывают и переписывают по головам, кто за них, а кто не с ними. Только в головы тех, кто на словах за них не заглянешь, а заглянул бы — ахнул.