Владимир Гурвич: У последней черты

– Все равно выпью. – Пономаревым овладело одновременно упрямство и раздражение.

– Так о чем будет наш разговор? – напомнил Саянский.

– О сыне, – буркнул Пономарев.

– Я так и предполагал, – почти не скрывая недовольства, произнес Саянский. – Ладно, давай говори. Все равно уже я пришел сюда.

Он считает, что разговор об Иване – это потерянное для него время, еще сильней раздражаясь, подумал Пономарев.

– Я понимаю, что Иван – не самый примерный молодой человек на земле, – начал Пономарев, – и он совершает ошибки…

– Это не ошибки, – перебил его Саянский. – На его ошибки я закрывал глаза.

– Да ты прав, это не ошибка, это хуже, – поспешно подхватил Пономарев. – И все-таки, не стоит так его сурово судить. Я разговаривал с ним, задал ему трепку. Он сильно раскаивается и обещает, что ничего подобного с его стороны никогда не повторится.

Несколько минут Саянский молчал, и Пономарев вдруг поймал себя на том, что все его тело сильно напряглось.

– Дело не в том, раскаялся ли Иван или нет, повторит он подобное или не повторит, – вдруг жестко произнес Саянский. – Я не гадалка и знать такое не могу. Зато я знаю две вещи: твой сын совершил очень серьезный проступок, он попытался меня обмануть, украсть у меня достаточно крупные деньги. И второе: такому сотруднику я никогда не смогу полностью доверять. А ты знаешь мой принцип: у меня в компании должны работать только те, кому я доверяю почти так же, как самому себе. Я не стану никому рассказывать о том, что случилось. Но пока я президент компании Иван в ней работать не будет. Если ты позвал меня только за этим, то можем считать, что разговор окончен. У тебя есть ко мне другие вопросы?

– Нет, – ответил Пономарев.

– Тогда, извини, Петя, но я пойду. У меня куча дел.

Саянский встал и своей быстрой и решительной походкой направился к выходу. Пономарев проводил его хмурым взглядом. В этот момент официант принес заказ. Пономарев бросил на стол деньги и, не притронувшись в чашке кофе, двинулся вслед за исчезнувшем Саянским. Он и не подозревал, что способен испытывать столь бурные негативные эмоции в отношении самого старого своего друга.

Дверь кабинета Саянского резко распахнулась, и из нее выскочила Юлия. Ее лицо было все в слезах. Она явно не видела ничего вокруг и едва не натолкнулась на Коршунова, он в самую последнюю секунду успел отскочить в сторону.

Юлия не только не притормозила хотя бы чуть-чуть свой бег, но даже не бросила в его сторону взгляда. У него возникло ощущение, что она даже не заметила его присутствие. Такого с ней не случалось давно, они неизменно перебрасывались при встрече хотя бы несколькими словечками. Она всегда живо интересовалась его жизнью, всем, что с ним происходит. И не удивительно, ведь по сути дела она заменила ему мать. Что же такое ужасного могло случиться, если она забыла обо всем?

Из кабинета вышел Саянский. Вид у него был непривычно расстроенный. Сомнений в том, что они с женой поссорились, у Коршунова больше не было. На его памяти это была чуть ли не первая такая сора. По крайней мере, раньше Юлия не выбегала в слезах из кабинета супруга. Значит, муженек достал и ее.

Саянский задержал взгляд на Коршунове, хотел что-то сказать, но вместо этого лишь махнул рукой. И скрылся за дверью.

Коршунов неожиданно замер на месте. А ведь женщина в такой ситуации нуждается в утешении, она особенно податлива на уговоры. Нужно срочно идти к ней.

Коршунов постучал в дверь. Не дождавшись ответа, осторожно ее приоткрыл и заглянул в комнату. Юлия сидела в кресле, лицо было по-прежнему в слезах, а взгляд неподвижный, как у статуи, устремлен в стену. Он немного нерешительно вошел.

Юлия перевела взгляд на него, поспешно достала из кармана платок и стала смахивать с глаз слезы.

– Я тебе не помешаю? – спросил Коршунов.

– Хорошо, что ты пришел. Мне сейчас трудно быть одной.

– Ты знаешь, я всегда готов помочь тебе в трудную минуту.

– Да, да, – думая о своем, согласилась женщина. – Ты молодец, ты всегда очень надежен. Я ценю в тебе это.

Коршунов ощутил прилив смелости и надежды. Он уже уверенно вошел в комнату и сел напротив Юлии.

– Что-то случилось? Ты поссорилась с Юрием Александровичем?

Юлия как-то неопределенно покачала головой.

– Это не ссора. Точнее, не совсем ссора. Все гораздо глубже. Мы словно бы говорим, как люди, из разных миров. Он не желает меня ни слушать, ни слышать, для него важно только то, что думает и говорит он сам. Много лет я мирилась с этим, ради него, ради себя, ради детей. Но сейчас я все чаще задумываюсь о том, а верно ли я поступала? Чего я этим достигла?