Анатолий Маляров - Love-Love

– Как-то необычно, две сестрички одновременно поступают на курс. Но повелось, Тася за Томой. Нет, нет, никаких послаблений. Только прослушать их репертуар. Что там надо? Стихотворение, басня, проза, сценка?..

– Да, но времени уже нет, – вяло брыкается Корешков.

– Неделя. Три-четыре занятия. Знаете, тут важно обжить девочек человеку оттуда. Ну, подтянуть, потребовать. Мы будем признательны.

– Ради Бога! Ради Бога! Я пока в отпуске…

– Ну вот и ладненько.

Лавром Лавровичем и здесь правят. Наемный рабочий, остарбайтер в собственном доме. Эта вжившаяся уступчивость!..

– Я в комиссии. Налагаются дополнительные…

– А кто узнает? Мы снимем отстраненную квартирку на девятом этаже для занятий, тридцать пятую, у серба…

Это теперь называется отстраненная квартирка. Ну, брат, повело! Залпом принимается вторая рюмка и созревает желание – отказать!

…Назавтра Корешков застает себя в тридцать пятой квартирке, время с двенадцати до пятнадцати. Видимо, у проституток сиеста на дому, кладут примочки и отплевываются. Сутенер же не позволяет площади простаивать и сдает ее под иную культуру.

Обстановка будуарная: квадратное ложе, лиловый торшер, специфическая утварь. Простыни пропитаны потом десятка предшественниц. А нужен простор, помост, режиссерский столик.

– Сегодня займемся Тасей, – привычно командует Тома. И объясняет: – Я ведущая, потому что родилась на пятнадцать минут раньше.

«Младшая» обреченно встает на площадку.

– Она у нас еще в подростковом возрасте. Репертуар тинэйджера, но совкового. Покажись на люди, солнышко! – И Тома садится рядом с репетитором.

– А у меня портфель в руке с огромной двойкой в дневнике… – Лицо девушки и впрямь окутано детским горем, а рука оттянута ношей. – С тяжелой двойкой в дневнике. А все шагают налегке. А все шагают тут и там, и просто так, и по домам. А возле дома номер «два» стоит автобус – номер «два»… и пароход издалека дал почему-то два гудка. И ноги тащутся едва… и ноги тащутся – е-два! И наклонилась голова, как голова у цифры «два»…

Корешков зажигается, правит акценты, просит повторить. Еще и еще. Потом читается басня. На этом истекают три часа урока. Успевается только подышать одним воздухом с прелестными созданиями, даже маленько влюбиться. И забывается хоть что-нибудь узнать о Томе.

Второе занятие не лучше. В третье, когда уже категорически заявлена была очередь «старшей», та не пришла. Повторили репертуар Таси. А эта, кроме текста, кажется, не произнесла ничего от себя. Подумалось, все ли в порядке с ее головкой, такой милой, ну просто от Боттичелли?!

И тут событие! Звонок в дверь. Тамара?

Еще не отворилась вся створка, как короткая швабра с размаху ложится на вспотевший лоб репетитора.

– Ага? Уже в тридцать пятой?! Я говорила тебе, что ты потаскун, а ты мне не верил! – В распахнутой двери подпрыгивает Галина Адамовна.

За спиной Корешкова визжит Тася. В глубине и снизу кто-то бежит по ступеням.

– Уймитесь! Уймитесь! – не зная, как обращаться с Галиной Адамовной при абитуриентке, мычит Лавр Лаврович.

Оба уже в комнате, сцепляются руками. В дверях появляется еще зритель – это, кстати или некстати, Тамара. Галина Адамовна соображает быстро:

– Ах, у вас груповуха! Модно, модно! Пресеку на корню!!

Простым словом распаленную супругу не укротишь. И Корешков находится, хватаясь за народный риторический прием:

– А вы, Галина Адамовна, не будьте такой, как ваша мать!

На миг жена столбенеет, тут же чувствует двойное оскорбление, орет:

– А какая же моя мать?!

– А такая, как вы, – совсем с расстановкой говорит он.

– А какая же я, чтоб ты пропал!

– А точно такая, как ваша мать!!

Мельница могла бы вертеться до прихода следующих съемщиков. Выручает «старшая» сестра:

– Уважаемая соседка, надеюсь, вы не думаете, что здесь разврат и групповуха? Тут занятия с абитуриентами…

Женщина разом увидела двух абсолютно одинаковых девушек и захлебнулась.

– Что? Занятия? Мой взял халтуру?!

– Вы же видите. Хотите, посидите на репетиции? Отец наш только что вышел.

Ну и врунья! Такой и университет не нужен!

– Посмотрим, – сказала Галина Адамовна с остаточным гневом. – Посмотрим, что он принесет в клюве! – И все же пробежалась по двум комнатам и кухне, затем хлопнула дверью. Девчонки упали рядышком на пропитанный чужим потом диван и захохотали. Но и тут: Тома от души, Тася – с оглядкой.

…У просцениума – длинный стол. За ним вольготно усаживается четверо членов приемной комиссии. Пятый пристраивается на углу, как непроходная невеста или клерк, в общем, с боку припеку. Это Корешков. Ему и поручается список абитуриентов. Какая удача! Сестры-близнецы Сойки оказываются последними: Тамара, потом Татьяна.