Ирина Островецкая - Хочу быть содержанкой

Люда, в те моменты, вроде бы, и заступалась за меня, но когда я в мгновения той ссоры, мельком взглянула в её глаза, меня буквально обдало жгучим холодом прозрачной ненависти в ледяном взгляде этой странной женщины. К кому, не ко мне ли? Не обо мне беспокоилась Люда. Другое было у неё на уме, и глаза её, ледяные, в тот миг, горели ярким, жутким, дьявольским огнём, совсем не от сострадания ко мне, бедной и несчастной. Она стремилась разбить нашу дружбу с Алиной, а я не могла этого понять!

В тот день, во время ссоры, Люда отобрала право пользования лампой у Алины, и почти не заплатила ей за участие, сославшись на «использованность» и «подержанность» аппарата. В тот момент мне казалось такое решение проблемы справедливым, и я не стала возражать.

Я пыталась бороться со сложившейся ситуацией в отделении, как могла, но все мои попытки вернуть и нормализовать моё положение и наладить нормальную работу в отделении, сводились к моей мнительности и к тому, что меня окрестили неудачницей и немного сумасшедшей.

Сколько же я слёз пролила, сколько горьких дум передумала в дни, когда просиживала без работы всю смену, а у Алины под кабинетом собиралась толпа посетителей. Изменить что-либо было невозможно. Я оказалась неспособной выстоять в новом мире других, коммерческих отношений! Согласиться платить Алине те злосчастные сто пятьдесят рублей я уже не могла. У меня их просто не было в наличии! Те жалкие гроши, которые мне удавалось зарабатывать, я тратила на материалы, а остатки несла домой, но тех грошей, что, с таким трудом, доставались мне, не хватало, порой, даже на дорогу.

А хищная жизнь продолжалась и требовала новых жертв. Алина стала завсегдатаем моей компании друзей. Она решила прочно занять освободившуюся после меня нишу. Друзья не позвали, отгородились от меня, постарались забыть. Телефон, раньше, обычно, не дававший покоя, вдруг замолчал навсегда. В то время мой сын и моя дочь старательно учились в институтах. Сын учился легко. Студенчество пролетело над ним песней. Дочь понимала, как важны знания для овладения её профессией. Её надо было поддерживать, но у меня не было возможности сохранить приём, и поддержать детей было нечем. С великим трудом, я оплачивала образование детей. Отказывая себе решительно во всём, чудом наскребала нужные суммы для оплаты обучения. Людей, случайно пробиравшихся ко мне, у кабинета тут же забирала Алина, и смеялась мне в лицо, говорила, что у меня обе руки левые, а люди снова смотрели на меня осуждающе, и старались отвернуться при моём появлении. Что Алина говорила пациентам, для меня оставалось тайной. Нас в институте учили, чтобы мы берегли честь халата, и всегда выручали друг друга в тяжёлых ситуациях. На деле же получалось обратное: меня чернили и топили, как могли, а я не имела возможности препятствовать такому положению дел. В те дни я оставалась одна со своими проблемами. Апина была неприкасаема. Ей, действительно, абсолютно всё сходило с рук, даже то, что она заражала людей болезнью Боткина, используя по второму разу, недоиспользованные карпулы анестетиков. Я не знала, как защищаться. Такому в институте не учат!

Сначала никто не мог понять, что происходит, и как получается так, что все больные гуськом направляются в кабинет Алины. Заведующий нашим отделением и мой друг, Валера, не раз спрашивал, кто занимается такими гадостями, я только разводила руками, а когда убедилась в том, что Алина «гребёт» всё под себя, было уже слишком поздно. Её деньги перекрывали все её невзгоды. Получалось, что кто богаче, тот и прав. Да, пришли другие времена, появились другие ценности…

– А вы поймайте меня на горячем, тогда и поговорим! – нагло рассмеялась в глаза нам Алина на одном из собраний нашего трудового коллектива, не смотря на то, что все врачи указали на её подлые поступки. Оказывается, не только у меня Алина «стреляла» клиентов, но никто из врачей не хотел связываться со вздорной женщиной, и с её влиятельными друзьями. – Если поймаете, тогда и судить будете, но, только, если поймаете!..

Она нисколько не смущалась, слыша обвинения в свой адрес. Пусть говорят, если имеют, что сказать. Она нагло улыбалась и отмахивалась от нас, как от назойливых мух. Управы на неё не было.

Только тогда я поняла, до какой степени Алина неуязвима, и может делать абсолютно всё, что ей вздумается, даже, преступать законы совести и чести! Пожалела ли я о своём опрометчивом отказе платить ей по сто пятьдесят рублей в месяц? Нет, я не смогла бы сознательно делать гадости людям, и нагло улыбаться, когда бы меня обличали в моих промахах. И были ли бы мои проступки промахами? Сомневаюсь…