Каролина Фарр: Замок мрачных иллюзий

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — позвала я.

Когда ответа не последовало, я распахнула дверь шире и заглянула в комнату. Оттуда повеяло теплом, как будто кто-то приглашал меня внутрь и сулил радушный прием. Я увидела широкую кровать под балдахином на четырех столбах. Мои родители спали на ней когда-то. А на этой парчовой табуретке перед овальным зеркалом туалетного столика любила сидеть мама. Я положила доску на столик и опустилась на табуретку. Из зеркала на меня уставилось мое отражение. Я перевела взгляд на доску.

При ближайшем рассмотрении моя догадка о том, что ее поверхность сделана из слоновой кости, подтвердилась. А буквы и цифры были инкрустированы ониксом. Я перевернула доску, чтобы исследовать ее с нижней стороны, и обнаружила в одном углу какую-то неразборчивую надпись. Я поднесла доску к окну, чтобы рассмотреть ее при более ярком свете. Это была действительно надпись. Я сдвинула брови и сосредоточенно начала разбирать ее. Б-р-н-а-д... На этом она заканчивалась. Остальное было стерто. Бернадетта? Ну конечно! Доска принадлежала моей матери. Подпись, видимо, была сделана много лет назад, подумала я, потому что не было в буквах ни завитушек, ни росчерков, которые я видела в ее письме. Это был почти детский почерк.

Я принесла доску в свою комнату и положила на столик рядом с кроватью. Затем сбросила туфли и растянулась на покрывале. Лежать на мягкой перине было все равно что плыть на облаке — так удобно, что я заснула в течение минуты.

— Ты находишь, что здесь слишком скучно, Меган, и место слишком уединенное?

Тетя опустила кофейную чашку на блюдце.

Темные глаза зондировали меня пристальным взглядом.

Я улыбнулась и покачала головой:

— Об этом еще рано говорить. Я большую часть дня проспала, так что у меня не было возможности оглядеться.

Она кивнула:

— Конечно. Ты устала после дороги. Надеюсь, ты не страдаешь бессонницей.

— Нет, что вы.

— Я говорю это потому, что в детстве ты всегда пугалась прилива. Сегодня, когда ты спала, он был особенно сильный. Вода ужасно шумит, заполняя расщелины утесов, так что глухой рокот слышен даже здесь.

Я была слегка удивлена. Обычно я сплю чутко, но в этот раз ничего не слышала.

— Значит, прилив тебя не разбудил?

— Нет.

Сказав так, я вдруг вспомнила, что, проснувшись, некоторое время лежала на кровати, машинально к чему-то прислушиваясь. Теперь я поняла, что это было — приход большой волны, рев, который когда-то давно вселял в меня ужас.

— Я рада, что это тебя не побеспокоило, — заметила тетя Лиззи.

Мы сидели в библиотеке в окружении высоких, до потолка, книжных шкафов, полки которых были заставлены старинными книгами в кожаных переплетах. Мадам Ларре внесла поднос с ликерами и кофе и вновь оставила нас наедине.

В дальнем углу комнаты висел портрет моей матери, выполненный маслом. Художник очень точно передал сходство с натурой: с портрета на меня смотрел мой двойник, даже выражение лица показалось знакомым — ну в точности я в серьезном настроении. Я не могла оторвать от него глаз. Тетя заметила мой интерес.

— Ей было тогда всего двадцать, — сказала она. — Портрет написан за год до того, как она вышла замуж за твоего отца, против воли нашей семьи. Бернадетта в то время была очень счастлива. Она имела все, чего могла пожелать девушка в ее возрасте.

— За исключением моего отца, — невольно вырвалось у меня.

В первый раз бесстрастная маска соскользнула с лица тети.

— Она вполне могла бы прожить и без него! Он принес ей только несчастье!

— А я? — холодно намекнула я, злясь на себя.

— Я совсем не это имела в виду, Меган, — быстро ответила она. — Мы никогда не жалели о твоем рождении. Мы полюбили тебя сразу же, как только ты появилась на свет, потому что ты — дочь Бернадетты.

Я хотела возразить, что была так же дочерью своего отца, но решила не делать этого. Пригубив ликер, я вновь посмотрела на портрет матери и нашла в нем утешение и уверенность. Напряжение покинуло меня, и я вновь расслабилась и почувствовала себя комфортно.

— В письме, — поспешила я сменить тему, — вы говорили о природном даре моей матери, который она унаследовала от своих бабушки и мамы. Вы к тому же интересовались, не перешел ли он и ко мне. Помните?

Лиззи кивнула.

— Да, помню, — медленно ответила она и после недолгого колебания добавила: — Твоя мать имела дар, который известен как экстрасенсорное восприятие. Она могла видеть и слышать то, что другим недоступно.