Каролина Фарр - Замок мрачных иллюзий

Странные и необъяснимые вещи случаются на таких сеансах, недоступные человеческому пониманию, непостижимые даже для научных умов. Ибо в некоторых людях — возможно, во всех, поскольку никто с уверенностью не знает этого, — заключена сила страшная, которую наука, задев лишь ее край, назвала экстрасенсорным восприятием. Довольно неудачно выбранный термин, означающий осведомленность и понимание там, где их не должно быть.

Это правда, что сначала мы должны воспринимать, и это восприятие является экстрасенсорным, открывающим наш третий глаз, видящий затаенное и непостижимое для других. Но ужас, испытываемый при этом медиумом, — ничто но сравнению с тем кошмаром, который смотрит на него из бездны, оставаясь незримым. Желая разглядеть это неизвестное, медиум в конце концов становится одержимым и погибает.

Кто может знать и понимать подобные вещи, кроме самих одержимых? Кто еще может вынести невыразимую муку смертельного страха, ужасную умственную пытку одержимостью и спастись от этого, кроме самих одержимых?

Менее всего понимают это и стремятся постичь те, кто требует подобной жертвы от других".

В конце стояла подпись моей матери: «Бернадетта Феррари». Чуть ниже было что-то еще нацарапано, но затем стерто. Я подумала, что это, вероятно, была дата. Продолжая размышлять о назначении странного документа, о том, было ли это письмо, продолжение старого спора или своего рода эссе, я обратилась к заметкам отца. Возможно, подумала я, они смогут что-нибудь мне объяснить.

Внезапно я почувствовала холод и огляделась, решив, что кондиционер заработал сильнее, но не обнаружила никаких признаков дискомфорта у остальных пассажиров. Пожилой мужчина рядом со мной спал беспробудным сном. Его лицо слегка раскраснелось, и он выглядел таким спокойным и умиротворенным, что мне стало теплее. Видимо, я просто вообразила, что похолодало.

Теперь берег остался далеко позади, и внизу простиралось лишь бескрайнее море.

Я вернулась к заметкам отца, написанным быстро и небрежно на разлинованных листах бумаги.

"В наши дни, Бернадетта, — писал он, — подобные спиритические сеансы — не что иное, как чистой воды мошенничество, и проводятся они так называемыми медиумами исключительно ради наживы.

Непостижимое? События, лежащие за пределами человеческого понимания, которые якобы случаются на спиритических сеансах?

Чушь! Надувательство! Экстрасенсорное восприятие? Термин, и не более того, — он означает прикосновение к чему-то находящемуся вне сферы нормального сенсорного восприятия и был выдуман людьми, утверждавшими, будто они обладают сверхъестественными способностями, а вовсе не учеными, выслушивавшими эти бредни.

Но как можно установить факт того, что данный индивидуум обладает сверхъестественными способностями? Возьмите меня — я никогда не верил в подобные явления и ни за что не поверю. Но Бернадетта считала, что я не прав. Каждый, кто хоть раз оказывался в нестандартной ситуации или был вовлечен во что-то, чего не мог объяснить, прибегает для самозащиты к сверхъестественным толкованиям.

И я говорю опять, пристрастно, категорично: было бы более логично предположить, что люди с глубокими убеждениями, как и я сам, профессионалы в своей области науки, заслуживают по крайней мере доверия при исследовании телепатического феномена. Ученый совершенно честен и объективен в наблюдении и классифицировании любого факта, который им установлен, поддается проверке и укладывается в рамки хорошо знакомых правил, но не там, где дело касается предвзятых убеждений об экстрасенсорных возможностях.

Как много ученых смогли исследовать телепатический феномен беспристрастно и объективно? Чертовски мало! Они гонялись за призраками, «изучали» иллюзии, посвящали свои жизни изысканиям в области явлений, не укладывающихся в рамки физических законов, как я их понимаю. Фантомы без субстанции и сущности веками смущали даже пытливые научные умы, а общество тем временем копило свои суеверия, бралось за изгнание нечистой силы и страдало всеми страхами невежд. Добавьте сюда болезненно извращенную человеческую жадность, хитрость, своекорыстие и фанатизм, вожделение и ненависть. Равно как и необыкновенное смятение даже добросовестных исследователей с абсолютно объективными взглядами, если таковые когда-либо находились.

Ведь каким бы безупречным специалистом ни был ученый, он — живой человек и, окунувшись с головой в море иллюзий, может камнем пойти на дно.