Елена Арсеньева - Мода на умных жен

Но ладно, ладно, ладно, я все время увожу разговор в сторону, об этом можно и при встрече, а сейчас о главном! Итак, мы шатались по лесу и наконец выбрались к чудной лужайке. Где-то неподалеку журчал ручеек, трава была не трава, а самая настоящая мурава со множеством одуванчиков. Мы немедленно раскинули наши пледы и плюхнулись навзничь, уставясь в небеса. Жаворонок звенел где-то высоко-высоко, солнышко пригревало, всех немедля потянуло ко сну… видимо, от переизбытка спокойствия и благодати. Никому уже не хотелось ни пить, ни есть, ни прогуливаться, ни – тем паче, увы, тем паче! – возиться с этюдниками, кистями, палитрами… Кажется, мы все хором уж начали задремывать, и вдруг… словно гром средь ясного неба раздался голос:

– Ба, знакомые все лица!

Мы подскочили, как ужаленные. Что ж видим? В.М. собственной персоною! В светлом чесучовом пиджаке, в косоворотке, при соломенной шляпе и трости, вальяжный – ну спасу нет никакого, ничуточки не похожий на того подвижника, образ коего в моем восприятии уж сложился к тому времени благодаря рассказам моих друзей и нескольким встречам в классах. В нем сейчас все улыбалось: и глаза, и губы, и бородка с усами… Мы все повскакали на ноги. Его благожелательный взгляд облетел нас, словно шмель – полянку тянущихся к нему цветов. Потом с каждым из молодых людей В.М. поздоровался за руку.

– А эта красавица кто же? – спросил он, когда дошла очередь и до меня. – Вы чья модель? Нет, я назвал бы вас не моделью, а музою! Отчего я не имел чести быть представленным сей музе, господа?

Меня наперебой кинулись рекомендовать. Господа друзья мои сделали все, чтобы выставить меня в самом кошмарном свете перед своим мэтром. Я и женщина-ученый, я и надежда русской исторической науки, и первооткрывательница доселе погребенных под прахом столетий таинственных славянских рунических знаков… словом, сами Шлиман и Снурри Стурулсон передо мной просто дети малые! Темно-карие и довольно узкие глаза В.М., по мере того как он внимал сим неумеренным панегирикам, становились все больше и больше. Наконец он взмахом руки остановил восторженное жужжание моих друзей и поклонников и продекламировал:

– «Не дай мне бог сойтись на бале иль при разъезде на крыльце с семинаристом в желтой шали иль академиком в чепце!»

Все так и покатились со смеху: и впрямь, Пушкин здесь был чрезвычайно уместен. Одной мне было не до веселья. Я даже описать тебе не могу, как озлилась! Я пыхтела, как паровоз! И, видимо, Виктор Михайлович понял, что обидел меня.

– А впрочем, – сказал он, – я в три тысячи раз охотней приму совет от хорошенькой женщины… вернее, красавицы, истинной красавицы, такой, например, как вы, чем от какой-нибудь строго научной уродины. Вчера в классах ко мне пыталось прорваться тако-ое пугало женского, вернее, среднего рода, что, даже держи оно в зубах портфель, набитый всеми тайнами Тициановой и Рафаэлевой живописи, всеми секретами великого да Винчи, я не подпустил бы это существо к себе! Видели б вы его шапокляк, его сюртук, господа! А пенсне, пенсне, господа!

«Господа» сызнова покатились со смеху, припоминая, как старательно я маскировалась. И забыв, что они сами мне очень живо помогали и сами снабдили меня и гардеробом, и реквизитом, тем самым пресловутым пенсне!

– А от вас, – весьма игриво сказал В.М., не сводя с меня глаз, – я готов выслушать даже лекцию на самую что ни на есть научную тему. Например… ну, скажем, так: «Высота каблучка бальной туфельки по сравнению с высотой каблука туфельки для прогулки». Или вот еще хорошая тема: «Роль шелковых зонтиков в солнечный день для сохранения обворожительной белизны женского личика».

Не могу передать тебе, какая ярость овладела мною!

– А не желаете ли вы, сударь, выслушать лекцию на тему о том, какова должна быть изнанка у вашего знаменитого ковра, который вы пишете по заказу господина Мамонтова? – дерзко спросила я и немедленно изложила свою теорию, не дав В.М. и слова молвить.

Ну да, он выслушал меня… полагаю, лишь только потому, что был ошеломлен донельзя, и даже не нашелся от неожиданности что возразить.

Но самое поразительное, Николашечка, что и потом он со мной не стал спорить! Он пригласил меня в свою мастерскую!

Может быть, он со мной согласится?»

Нижний Новгород, наши дни

Алена осторожно потрогала ручку дверцы. Потом повертела ее. Напрасно, дверца не открылась. Это уже становилось привычным в ее жизни! Ополчились на нее дверцы, вот что! А почему, кто бы объяснил?