Елена Арсеньева - Мода на умных жен

– Ни слова.

Он снова махнул рукой.

– Тут еще много работать. Я пойду. Надо думать. Прощайте, Антон.

– Почему «прощайте», а не «до свиданья»? – встревожилась я.

– Завтра уезжаю в Петербург. Пора. Ждут дела. Ждут друзья.

Я остолбенела.

– Антон, слушайте, – сказал Кибальчич. – Забудьте меня. Я же сказал вам – я не умею думать о женщинах. Я вообще дурак какой-то, когда речь идет о людях, о еде… Знаете, собралось как-то несколько наших, и все были голодны. Мне поручили принести съестного. После долгих поисков принес… красной смородины. Больше ничего так и не придумал. Меня на смех подняли. Я и сам не знаю, почему купил смородину. У меня голова о еде и прочем, обыденном… не думает. И о вас не думает. Вам я формулу подарил. Что хотите, то с ней и делайте.

И он ушел.

Николка, признаюсь тебе, я немного поплакала. Уже второй раз я плакала об этом человеке. Мне казалось, я умру от горя, хотя умом я понимала: жизнь с ним была бы моим несчастьем. Он и вправду отдал мне больше, чем мог отдать любой другой мужчина. От другого я получила бы в лучшем случае только сердце. Он отдал мне плод своего холодного, гениального разума.

Что я могла сделать в ответ?

Я пошла к «Ковру-самолету» и долго смотрела на почти законченное полотно. Фигура Ивана-царевича, великолепная жар-птица, весь окружающий пейзаж, совы, которые своей зловещей красотой и таинственностью будоражили мое воображение до ночных кошмаров, – все было закончено. Только сам ковер с аккуратно вырисованными на нем подмалевками моей рукой еще не был написан. В.М. сказал, что придет к полудню и завершит работу.

Я смотрела на ковер. Какая небывалая легкость в его очертаниях! Легко вообразить, что он сделан из нового материала, что сила его полета кроется в волшебных нитях, из которых он соткан. Нет, не волшебные слова и заклинания, о которых думала я, когда подбирала и выстраивала узор древних рун, дали ему эту силу. Формула. Строгая, холодная формула.

Я взглянула на нее. Все знаки, скобки, черточки, латинские буквы – они вдруг показались мне столь же совершенными и прекрасными, как древние руны. И я поняла, что нужно сделать, как увековечить изобретение Николая Кибальчича. Я напишу формулу на ковре! Она станет частью узора! Я расскажу все В.М., и он найдет самые яркие, самые волшебные краски для этого узора! Наш ковер, пусть и написанный на полотне, исполнится силы и легкости, необходимой для полета. Его полет будет естествен!

Я только что закончила набросок, как отворилась дверь и вошел В.М.

Он немедленно увидел новый узор.

– Что это?

Было искушение промолчать. Почему я не промолчала?!

Когда я закончила торопливый, неловкий и какой-то совсем не торжественный рассказ о прощальном подарке Кибальчича, я увидела, что по лицу В.М. пошли судороги.

– Я хочу вам кое-что сообщить, Антон, – проговорил он, и видно было, что он с трудом сдерживает ярость. – Сегодня я получил неопровержимые сведения из Петербурга. Кибальчич не только нигилист, но и чернокнижник. Среди студентов Медицинской академии он распространял тайные записки, в которых призывал их плясать вокруг отрезанной петушиной головы, что означало бы свержение государя. Он также писал: «Я – тот, кто изменит ход истории Российской империи. Я получил дар неуязвимости от духов Дианы (Луны). Я ношу при себе ухо мертвого медведя, оно обеспечит бессмертие моей идее. Я знаю свое будущее. Духи наделили меня полномочиями открывать и вести „пляску Луны“ во время колдовских действий». Я б поднял на смех несчастного сумасшедшего, который присвоил себе вселенскую власть, – с трудом переведя дух, продолжал В.М., – но он покушается на власть, которая является опорой России. Если не будет монархии, не будет и России. Только монархический строй дает прочность России, при конституции она вся развалится на части. Я как был, так и доселе остаюсь убежденным монархистом на исконных русских началах, то есть стою за православную веру, за самодержавного неограниченного царя и за великий русский народ и его господство в Русском государстве, и к сему подлинному моему credo не нахожу нужным прибавлять никакого constitutio que. Счастье этого человека, что он уехал в Петербург. Я спустил бы на него сегодня всю московскую полицию!

– Господь с вами, – прошептала я, – откуда такая жестокость? Он гениален, поймите, он гениален! Его формула будет жить вечно…