Unknown - Девушка из другого племени (СИ)

К обеду девушки стали возвращаться. Им оставалось не больше мили до села, как они услышали выстрелы. Кина замерла, прислушиваясь, она крутила головой, пытаясь определить направление. Наконец она замерла, как замерла и Кохаку, лишь их сердца всё быстрее и с ужасом стучали, ожидая новых выстрелов.

— В деревню! — крикнула Кина и, бросив свою корзину, побежала через лес.

Кохаку старалась не отставать, но её тело стало неуклюжим, тяжёлым. Она не поспевала за юной подругой, и вышла к деревне на пару минут позже. По знакомой до боли поляне скакали наездники, одетые в синие мундиры. К ним, не сбавляя шага, бежала Кина. Когда девушка приблизилась, один из всадников поднял ружьё.

— Стойте! — крикнула Кохаку, бросив и свою корзину. — Прекратите!

Кохаку не видела Рея, но была уверена, что это его люди. Грянул выстрел, Кохаку замерла, с ужасом смотря, как новый плащ Кины обагряется кровью.

— Нет! — закричала она, ускоряя шаг.

Ей наперерез выскочил тёмный конь, кто-то попытался схватить её, но Кохаку спешила к Кине, спешила туда, где продолжались выстрелы.

Всадник вновь преградил ей путь, ударил прикладом по голове, и девушка потеряла сознание.

========== Глава 12. Красная трава (NC-17) ==========

Белые горы, штат Нью-Гэмпшир.

Ноябрь 1848 года.

Massive Attack – False Flags

Кохаку пришла в себя, когда стемнело. Она лежала в открытой телеге, укутанная как младенец, почти не в состоянии пошевелиться. С трудом она высвободила руку и приподнялась, выглядывая из-за бортика повозки. Вокруг был разбит лагерь. Около дюжины мужчин расселись вокруг костерка, шумели и перебрасывались шутками. Рядом с ней сидел еще один и, заметив ее движение, буркнул:

— Пришла-таки в себя. Рей! — позвал он старшего.

Крупный, грузный мужчина вылез из-под тента и, побрякивая шпорами, подошел к повозке. На его груди блестел значок шерифа. Кохаку мутило, голова кружилась, и сильная слабость говорила о сотрясении. Но сейчас ее больше беспокоила деревня у Белой горы и раненная Кина.

— Как самочувствие, — произнес хмуро Рей, — Розмари Балтимор? Мы порядочно намучились, разыскивая тебя.

— Что случилось? Что с деревней? — с трудом произнесла девушка – во рту пересохло.

Рей бросил взгляд на свою палатку - рядом с ней присел индеец из могавков, но рассказывать глупой девчонке о том, что им помогает индеец, не было желания.

— Выследили твоего посыльного, что письмо пару дней назад привез.

Рей сделал презрительное лицо и внимательно посмотрел на Розу: девушка побледнела, ее глаза от ужаса расширились, и Рею показалось, что он видит в них скорбь. Но разве можно было сочувствовать тем, кто украл тебя? Рей много лет ненавидел аборигенов, ненавидел и искал любые способы их уничтожить. Это его месть – месть краснокожим. И плевать, что те, кто вырезал его семью, давно поплатились за это своей жизнью… так же, как поплатились похитители Розы Балтимор. То, что девчонка была дочкой мэра, не имело никакого значения – будь она хоть девкой из публичного дома, Рей не позволил бы умереть ей в руках дикарей. Больше он этого не допустит.

— Шли по его следу. Индейцы, твари, умеют скрываться, но, — Рей хмыкнул, а Роза почувствовала, как тошнота подступает к горлу, — кажется, твой посыльный не учел, что наш следопыт тоже краснокожий, — он кивнул на могавка, который исподлобья покосился на них. — Чертов ублюдок, пристрелить бы его, но пока полезен. Бьюсь об заклад, краснокожий тоже мечтает о моем скальпе…

— Что с деревней? — еще раз повторила она чуть громче, не слушая рассуждения шерифа.

— Сожгли все к чертям, — Рей презрительно сплюнул.

Если бы много лет назад, когда он был еще молод, когда помогал обустраиваться молодым переселенцам, когда его красавица жена подарила ему наследника сына и маленькую принцессу дочку, в которой он души не чаял; если бы ему тогда сказали, что он будет вырезать индейцев целыми поселками, Рей просто рассмеялся бы этому сумасшедшему в лицо. Двадцать лет назад все боялись аборигенов, многие ненавидели, но Рей пытался спокойно относиться к диким соседям. Тогда, много лет назад, он считал себя примерным семьянином. Но с гибелью его семьи все изменилось. Не стоит думать, что, убивая краснокожих, мужчина ничего не чувствовал. Он чувствовал удовлетворение. Уверенность в своей правоте. И холодную решимость. В такие моменты даже его помощники не знали, что творилось в душе шерифа. Они не знали, что душа его осталась в маленькой ферме рядом с истерзанной женой, рядом с истыканным стрелами тельцем дочери. А его сердце очерствело, когда индейцы заставляли его смотреть на смерть сына.