Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит

Только после того, как все закончилось, Чеширский Кот лично посвятил ее в тайну тайн, связавшую воедино ее и Сергея. И никакая это по большому счету была не тайна, а так, ляп и неразбериха: кто ж мог представить, что девочки, выписывающие паспорта, элементарно перепутали фотографии Сергея и настоящего Пояркова. У них, у наркодиллеров, тоже ведь паспорта заканчиваются, как у простых смертных. Вот и отдал Миша Поярков документы на получение нового загранпаспорта. Тимухин, когда паспорт для Сергея забирал, знать не знал об ошибке, ему ведь все равно было, какую фамилию изобретут для сына Кирилла Потоцкого…

А Миша Поярков свой паспорт так и не получил, не успел. Не успел на счастье тех девчонок, уж он бы всю контору разнес, обнаружив свою фотографию на паспорте какого-то мужика. А девчонки были хорошие, только очень молодые и неорганизованные, им, девчонкам, приходилось не только ночами в клубах тусоваться, а еще и днем на работу ходить. Вот и дал сбой организм, подорванный энергетическими коктейлями и многодецибельной попсой, ошиблись девчонки и сами того не заметили.

И никто не заметил, не подозревал о существовании двух девчонок, явившихся роковой случайностью в судьбах Кати и Сергея.

Как Аннушка, которая пролила масло…

Катя сидела за большим столом светлого дерева, гостеприимно накрытым к чаю, переводила взгляд с присутствующих на блестящий бок самовара, с него на яркие островки варенья в старом разномастном хрустале, терзала себя вопросом: «Ну что же еще?»

Что же еще случилось такого в их только что успокоившейся семье, что на пороге внезапно снова вырос Чеширский Кот Тимухин?

Сидит, как ни в чем не бывало пьет чай, намазывая на половинку «свердловской» слойки темной крови вишневое варенье с крупными сгустками ягод, ведет неторопливую светскую беседу с напряженными в улыбках мамами, а коробочку свою на подоконник поставил и глазом на нее косит.

И Сергей ложку облизывает в настороженном молчании, вопросов не задает.

Только один Катин папа преспокойно «рулит» своим самоваром, крутит витой краник, выпуская наружу резвую, парящую над чашками струйку того самого кипятка, что «с дымком». Собаки в тайной надежде лежат у ног, глаз не сводят: авось перепадет какая-нибудь вкуснятина.

Боже, ну что же еще?…

Еще немного прибауток, еще кусочек румяной, щедрой творогом ватрушки, и Тимухин, аристократически важно промокнув салфеткой сладкие губы, как будто поставил точку в домашней идиллии воскресного расслабления. Поправив очки, строгим и будто бездушным тоном обратился к Сергею Кирилловичу:

– Сережа, будьте так любезны, передайте мне с окна коробку.

Специально обратился к Сергею, чтобы именно тот оказался сейчас рядом с ним. Ведь то, что он привез с собой, он должен был вручить только ему и из рук в руки, напрямую, а не передавая через стол. Слишком значимо. Слишком важно.

Пока Сергей передвигался по комнате, брал и нес коробку, Тимухин медленно, в задумчивости начал свой монолог. Текст он продумал заранее.

– Сергей Кириллович, я мог бы выполнить свою миссию наедине с вами, у вас в клинике, в кабинете, но мне кажется, что в присутствии вашей семьи это будет более правильным. Я не ошибаюсь, когда называю всех присутствующих здесь одной семьей?…

Притихшие присутствующие только молча с готовностью закивали, не отрывая глаз от магической коробки, прочно водрузившейся на столе. Теперь не желтый начищенный самовар, а неприметная картонная бонбоньерка на краю стола являлась эпицентром событий, хороводом собирая вокруг себя вазочки, тарелочки, недопитые чашки, людские страхи и надежды. На коробку смотрели, как на ящик Пандоры, и каждый, казалось, произносил про себя заклинание, чтобы ящик Пандоры превратился прямо на глазах в обычную шляпу фокусника. И пусть будет только кролик за уши или бесконечный цветастый газовый платок, лишь бы не новые беды.

– Так вот, дело это сугубо личное. Если вы, Сергей Кириллович, возражаете, то мы с вами можем уединиться. Или же я прямо сейчас приступаю к делу?

– Я не возражаю, – чужим, механическим голосом выдавил из себя Сергей.

Чеширский Кот одобрительно кивнул, аккуратно приподнял и положил на стол крышку, и взорам окружающих предстало белое, заполненное мягкой гофрированной бумагой нутро. Тимухин с тихим, приятным шелестом раздвинул бумагу, двумя руками залез внутрь и бережно извлек неестественно крупное, темно-зеленое в прожилках яйцо, забранное посередине резной золотой полоской орнамента. Медленно пронес яйцо над столом и протянул без объяснений Сергею.