Л Хилтон - Госпожа

— Мисс Тирлинк? Элизабет Тирлинк?

— Да, это я.

— Меня зовут Таге Шталь. Прошу простить за то, что явился вот так, без приглашения, но меня просто заворожили ваши картины.

— Приятно слышать.

— Давно ли существует ваша галерея?

— Нет, что вы! Мы открылись этой весной.

— Что ж, помещение просто чудесное!

— Благодарю! Надеюсь, вы получите удовольствие от показа!

Клиент растворился в толпе, которая казалась толпой лишь на первый взгляд, ведь в галерею «Джентилески» было приглашено всего около тридцати человек. Да, помещение можно было пройти за пятнадцать шагов, но зато с каждым шагом я ощущала, что оно принадлежит мне. Галерея располагалась на первом этаже зданий, ранее принадлежавших военно-морскому флоту, и находилась на дальней оконечности острова, около морского вокзала Сан-Базилио: типичные функциональные постройки XIX века, резко выделявшиеся на фоне великолепного вида на восточную сторону Гвидекки. Красота Венеции — скучная тема, на которую сложно сказать что-то новое, но за это я и полюбила свою галерею, она была символом источника бесконечного очарования города, которое появилось благодаря кораблям, труду до седьмого пота и специям.

На первую презентацию в Италии я привезла группу сербских художников «Ксаок коллектив», выбившихся в люди из какого-то сквота в Белграде. Их работы — вышитые коллажи и полотна, изображавшие необычные объекты, — были выполнены в народном стиле, намеренно аполитичны, просты и приятны как для глаза, так и для кошелька. И что немаловажно, они продавались, причем с успехом. Я решила устроить скромное открытие галереи в августе. Еще весной Элизабет Тирлинк успела познакомиться с разными нужными людьми во время проходившего через Венецию каравана завсегдатаев биеннале, но до статуса известной галерейщицы ей было еще далеко. Относительно тихие месяцы кинофестиваля, когда город полностью принадлежит туристам и огромному количеству обслуживающих их венецианцев, были идеальным временем для укрепления репутации, завязывания необходимых знакомств и тщательной проработки новой идентичности перед следующим биеннале.

Эти недели я провела за рассылкой приглашений на просмотр, составлением краткого пресс-релиза, выбором идеальной серой льняной бумаги для каталога и переговорами с фирмой, занимавшейся побелкой стен галереи. Ценители современного искусства воспринимают исключительно белые стены — это такой же факт, как и то, что все они ожидают, что картины окажутся нонконформистскими, двусмысленными и деструктивными. Мои текущие рабочие задачи несильно отличались от того, что входило в мои обязанности на дневной работе в «Британских картинах» в Лондоне, но теперь все было совершенно иначе. Во-первых, у меня появился настоящий рабочий стол «Полтрона T13», изготовленный по образцу модели Альбини 1953 года и производивший глубочайшее впечатление на посетителей, по крайней мере на итальянцев. За этим столом я могла сидеть сколько угодно, и некому было упрекнуть меня в том, что я ничего не делаю. Ассистента я нанимать не торопилась, а просто наняла нескольких студентов местного университета, чтобы те разносили гостям просекко и принимали у них верхнюю одежду, но они обращались ко мне «синьора Тирлинк», а не «Эй-Как-Там-Тебя».

На секунду мне отчаянно захотелось забыть обо всем произошедшем, перенестись обратно во времени и показать более молодой версии себя, что ее ждет в будущем. Посетители и бокалы с просекко были настоящими, настоящими были и написанные от руки ярлыки, которые студенты один за другим прикрепляли к картинам, чтобы показать, что данный объект уже зарезервирован. И даже я сама — такая невозмутимая, безупречная, уверенная в себе, — даже я была настоящей. Мой успех можно было назвать относительно скромным, но меня это не смущало — напротив, я была в полном восторге.

На другом конце зала тот самый Шталь, судя по внешности — скандинав, лениво листал мой тщательно составленный каталог. Подозвав к себе одного из студентов, он полез за бумажником. Значит, хочет что-то купить, подумала я и уже собиралась подойти к нему, как кто-то вдруг взял меня за локоть. Обернувшись, я увидела серьезного пожилого господина, одетого в строгий твидовый пиджак, несмотря на жару. Сначала я решила, что это просто заблудившийся турист или случайно забредший сюда профессор из расположенного неподалеку Университета Ка’Фоскари, но по первым же сказанным им по-английски словам поняла, что он русский, и нервно пробормотала: