Анна Дубчак - Смертельный поцелуй

– Леня, нам надо поговорить… Я устала от этой лжи, я ношу ее в своем сердце весь день и с ней же ложусь спать… Это невыносимо. Ты все давно знаешь и понимаешь… Мы не должны жить вместе. Пойми, все кончено… Я люблю его.

– Ты уходишь от меня? От Саши?

– Сашу я потом заберу к себе… Он еще маленький и ничего не понимает, но когда вырастет, я ему все объясню…

– Он же не нужен тебе… Оставь его мне… – Этот большой и красивый человек был на грани срыва. Это чувствовалось по его просительной интонации, даже по тому, как он согнулся, словно все внутренности у него враз воспалились… Он страдал и нравственно, и физически.

– Ребенок должен оставаться с матерью… Что касается квартиры, то я ни на что не претендую, я и так делаю тебе больно… Ну же, – она подошла к нему, привстала на цыпочках и осторожно, как драгоценный сосуд, обхватила руками его голову, – возьми себя в руки… И постарайся понять меня. Обещаешь?

Она поцеловала его долгим поцелуем, и Наталия, которая невольно подсмотрела эту интимнейшую сцену, испытала жгучее чувство обиды за этого мужчину. «Как можно так издеваться над человеком? Как можно так целовать? Это же не поцелуй, а смертельный укус кобры…»

Женщина по имени Вика вышла из комнаты, и последнее, что услышал мужчина по имени Леня, было: «Я сегодня не приду ночевать… Сашу возьмешь из садика сам. Котлеты в холодильнике… Встретимся…»

Если следовать логике, то эта пара играла самую важную роль в преступлении, которым занималась Наталия. Но как увязать этого несчастного Леонида и его загулявшую жену Викторию с Бартоломеем?

Она достала блокнот и составила план:

1. Узнать прошлое Анжелики Бартоломей, Светланы Бартоломей, Ильи Бартоломея, Жени Альбаца;

2. Потребовать у Логинова результаты экспертизы отпечатков пальцев, взятых в библиотеке: в туалете и гардеробе. Предложить ему снять отпечатки пальцев с панели батареи, и чем скорее, тем лучше;

3. Увидеть Женю Альбаца.

Она позвонила Сапрыкину:

– Ну что, взял билеты?

– Нет, мы никуда не едем. Нам стало известно, что сегодня ночью он возвращается из Москвы. Он сам позвонил на работу и сообщил…

– Выходит, он ничего не боится, раз так спокойно сообщает всем о своем возвращении. Неужели мы идем по ложному следу? Хотя, согласись, что-нибудь мы все равно с его помощью узнаем… Обещай, что, когда возьмете его, позвонишь мне, хорошо?

– Конечно. Кстати, я приезжал за пальто, но тебя дома не оказалось…

– Да, извини, мне надо было срочно уйти… Но Соня же тебе их передала? Послушай, Сережа, надо послать эксперта, чтобы он снял отпечатки пальцев с деревянных панелей, которые закрывают батареи центрального отопления в гардеробе библиотеки. Там, конечно, есть и мои отпечатки, но, я думаю, и убийца, который прятал туда пальто, тоже мог наследить. Если, конечно, он не догадался надеть перчатки… Боже, у меня голова идет кругом…

– А что твои фильмы ужасов?

– Какие еще фильмы? – Она покраснела, подумав почему-то, что речь идет о кассетах с порнографическим сюжетом, о которых вообще никто не мог знать.

– Да я о твоих видениях, – чуть слышно сказал Сергей. – Ты что-нибудь видела?

– Да, видела… И мне нужна твоя помощь. Я хотела все это поручить Логинову, но он еще не пришел. Кстати, где он?

– Кажется, его куда-то вызвали.

– А ты бы не смог сейчас тоже приехать? Мне кажется, что вместе мы бы до чего-нибудь и додумались… У меня голова раскалывается, а вместо мыслей – вакуум. Я постоянно вижу одного и того же человека… До твоего приезда я могла бы нарисовать его приблизительный портрет… Ну как, приедешь?

– Постараюсь. Постой, как же я могу приехать, если мы должны ждать возвращения Альбаца?

– Ну, решай сам. В любом случае я буду дома. Все, пока. – И она положила трубку.

Понимая, что она еще не скоро увидит Сапрыкина, да и Игоря тоже, Наталия снова села за рояль. Взяла несколько минорных аккордов и постепенно вышла на тему какого-то очень известного американского шлягера 20-х годов… Разнузданная, свободная мелодия плавно перетекала из минора в мажор, меняясь и обновляясь, играя все новыми и новыми гранями настроений…

Она увидела ночную улицу, освещенную одиноким желтым фонарем, и дом, четырехэтажный, судя по всему, старый, но очень знакомый.

Затем все смазалось и появилось изображение маленькой захламленной комнаты: продавленный диван, сломанные стулья, ломящиеся под тяжестью тряпья, небольшой круглый стол, покрытый цветастой клеенкой и заставленный пустыми бутылками из-под водки… На подоконнике – голубая ваза с искусственными розами.