Беверли Брандт: Игра в свидания

У Лейни все было не так хорошо, хотя никто из семейства Триш не знал всей истории. Однако это не мешало им строить предположения.

Знали же они только то, что Карл Эймс очень долго прослужил во флоте, и его даже не повысили до офицера четвертого класса. Из Джексонвилля он перебрался в Виргиния-Бич, потом в Сан-Диего, потом в Бремертон, Вашингтон, где снова обрюхатил местную девушку. Но та в отличие от Линды Ли ответила «да», когда Карл предложил ей «все исправить» и выйти за него. В то время Карлу было двадцать восемь — достаточный возраст, чтобы научиться пользоваться презервативом. Однако он, очевидно, не знал о последствиях незащищенного секса. А как еще можно объяснить то, что Карл еще до тридцати ухитрился стать отцом двоих нежеланных детей?

Судя по тому, что удалось разузнать Триш, Карл Эймс не проявил снисходительности и не взял на себя ответственность за зачатие другой дочери, однако, когда у шестилетней Лейни умерла мама, он не пытался сбагрить ее своим родителям или кому-то еще. Правда, это не может служить большим утешением, если ты вообще нежеланный ребенок, — Карл без колебаний заявил об этом своей младшей дочери вскоре после смерти ее матери.

Триш свернула на дорогу, ведшую в ее жилой массив. Она хорошо помнила — и очень живо, как будто события произошли всего неделю назад — первое Рождество после приезда Карла и Лейни в Нейплз. В тот год Триш и ее нынешний муж Алан только начали встречаться. Утро Рождества они провели с его родителями, середину дня — с ее матерью и родителями матери. Когда они с Аланом, распаковав многочисленные подарки, сытые и довольные, лежали в обнимку на диване, мать из кухни позвала Триш и предложила ей навестить отца. «В конце концов, сегодня Рождество», — сказала Линда Ли.

И Триш, которая много лет переписывалась с Карлом и в течение двадцати пяти лет исправно получала от него открытки на день рождения и Рождество, отправленные из таких далеких мест, как Гуам и Калифорния, согласилась.

Триш опять покосилась на младшую сестру и обнаружила, что на глаза навернулись слезы. Ее сердце сжималось каждый раз, когда она вспоминала тот день. Вот она входит в дом Карла с завернутой в подарочную бумагу банкой «Эмонд рока», этим рождественским подарком для той части семьи, которой она не знала; как останавливается в крохотной, два на четыре фута, полутемной прихожей с полом, покрытым линолеумом; как они с Карлом смущенно поздравляют друг друга с Рождеством. Тогда Триш потрясло, как дом Карла отличался от ее собственного. В доме мамы было светло и шумно, везде была разбросана мишура, потому что ее младшие братья считали забавным швырять мишурой в собаку, когда та, охваченная праздничным возбуждением, галопом проносилась мимо. Елка была такой огромной, что отчиму пришлось обрезать верхушку, чтобы поставить ее, и поэтому она напоминала дерево, вросшее в чердак. А запахи! Триш специально выходила в патио и возвращалась в дом, чтобы еще раз во всю силу легких вдохнуть аромат жареной индейки и яблочного пирога. Оглядывая дом отца и гадая, куда делась сестра, она делала все возможное, чтобы не выдать свое смятение.

Лейни не оказалось и в гостиной, где стояла жалкая чахлая елочка.

Триш поставила банку на шаткий стол в столовой.

— Кажется, твоей елке не хватает воды, — сказала она. — У тебя есть кувшин?

Она разрывалась между желанием поскорее покинуть этот ужасный дом и потребностью хоть немного обустроить его.

— Есть. Присаживайся, — пригласил Карл.

Триш села на краешек дивана, обитого искусственной кожей. Совершенно непрактично для южной Флориды. На нем нельзя было сидеть летом, потому что голые ноги потели и прилипали к коже.

— Привет, Триш. Как дела?

Она подняла голову и обнаружила свою темноволосую, темноглазую сестру в темном коридоре. Лейни наблюдала за Триш.

Настороженно.

Это слово само по себе всплыло в сознании Триш. Да, это слово лучше всего характеризует Лейни. Настороженно. Как черепаха, которая высовывает голову из панциря и которая готова в любую секунду, если возникнет опасность, спрятать ее внутрь.

Триш заставила себя успокоиться. Если они примут друг друга в штыки, им никогда не удастся стать подругами.

Она похлопала по дивану рядом с собой.

— Замечательно. Посиди со мной.

Взгляд Лейни метнулся к кухне, где гремел посудой отец, потом опять на Триш.

— Ладно, — сказала она.

Одежда Лейни удивила Триш. Ее родные готовились к празднику — оделись не официально, когда одежда мешает расслабиться после сытного обеда, а нарядно, чтобы просто чувствовать себя красивыми. Лейни же была в старых джинсах с дырой над коленкой. Она теребила эту дырку все время, пока сидела рядом с сестрой. Лейни была босиком, ногти на ее ногах были неухоженными и даже ненакрашенными. Безразмерная тенниска грязноватого желто-коричневого цвета полностью скрывала ее фигуру. Нельзя было понять, толстая она или худая. Ее длинные темные волосы были неряшливо собраны в высокий хвост, как будто она не удосужилась расчесать их, прежде чем стягивать резинкой. И она все время смотрела в пол. Молчание затянулось — его нарушали только звуки из кухни, где что-то упало, а потом послышалось отцовское чертыханье.