Филлис Уитни: Слезинка на щеке

Когда они подошли, Бет уже сидела за столом. В воздухе царила атмосфера веселого пикника, которую так хорошо умела создавать Фернанда, общаясь с детьми. Неужели правда то, на что иногда намекала Фернанда, и открыто высказывал Джино, неужели Доркас не слишком хорошая мать для Бет?

Внезапно Доркас устыдилась этих предательских по отношению к себе самой мыслей. Это западня, которую старательно уготовил ей Джино. Она вполне здорова, и нечего заниматься самобичеванием. Все матери допускают ошибки, воспитывая детей. Не она первая, не она последняя. Она ничуть не хуже других. А ее беспредельная преданность Бет, несомненно, стоит многого.

Берясь за ложку для супа, Доркас улыбнулась дочери.

За обедом Фернанда ворковала о том, как она провела день в клубе. Бет проказничала за столом, а тетя Ферн пустилась в воспоминания о том, как она в начале войны помогла семье Джино перебраться из Италии на Родос.

Мать Джино была итальянка и прислуживала в небольшом доме, который Фернанда снимала несколько месяцев, живя в Милане. Она посвятила всю жизнь мужу-греку, лелеявшему мечту вернуться на Родос. Хотя остров был оккупирован итальянцами, ему казалось, что на родине дела у него пойдут лучше. Фернанда дала им денег на возвращение, и маленькая семья покинула Италию. На Родосе они попали в плен к итальянским оккупантам, и Фернанда на время потеряла с ними связь. Но она не могла забыть мальчугана Джино.

Уже ребенком Джино всегда знал, что он хочет, умел добиваться своего, не гнушаясь ничем. Ему, как и Фернанде, были присущи энергия и напористость. Они были под стать друг другу, их многое роднило.

«Я никогда не забуду, — вспоминала Фернанда, мысленно переносясь в те далекие дни, — наш последний разговор в солнечном миланском дворике перед моим отъездом. Джино был довольно высоким для своего возраста мальчиком, быстрым и грациозным, как танцор. Я сидела на скамейке у мраморного фонтана и рассказывала Джино об Америке. Он ни минуты не мог спокойно усидеть на месте. То он вскакивал и начинал бегать по краю фонтана, рискуя свалиться в воду, то прямо на траве делал «колесо». Да ты и сама должна помнить».

Она помнила. В этом человеке бурлила неуемная энергия, которая подчас делала жизнь невыносимой для его близких. Казалось, у него внутри работал мотор, Джино вечно носился как заведенный. Глаза все время рыскали по сторонам, что-то выискивая, нервные руки никогда не оставались в покое. Доркас не хотела вспоминать, но Фернанду нелегко было остановить.

«В один прекрасный день он заявил, что приедет в Америку. Джино объяснил, что он это сделает, потому что там буду я, а мне без него там не обойтись. Кто, кроме него, принесет мне утренний кофе, станет выполнять мелкие поручения, давать мне советы, как поступить в той или иной жизненной ситуации. Кто может справиться со всем этим, как не Джино?»

На губах Фернанды блуждала мечтательная улыбка, глаза затуманила грусть. Бет попыталась было воспользоваться минутной паузой, но Фернанда легко тронула ее руку, и девочка умолкла.

«Я не сомневалась, что он не упустит шанс, который я могла предоставить ему. В тот день я пообещала, что, как только представится такая возможность, я вызову его. Я никогда не была замужем, у меня нет своих детей, Джино заменил мне семью».

Война кончилась, и Фернанда сдержала свое обещание. Джино навсегда покинул Грецию, лишь время от времени навещая своих родителей, пока те были живы. Братья и сестры были намного старше его, и война давно разбросала их по свету. Фернанда их не знала. Джино стал для нее всем.

А он был очарован Грецией, его всегда тянуло на Родос. С его приверженностью искусству, любовью к каждой мраморной прожилочке, он мог бы стать скульптором, но между ремеслом и искусством лежит долгий тяжелый путь овладения мастерством, а Джино это было неинтересно. Он любил, когда все получалось легко и быстро. Он был ценителем, а не созидателем. Будь у него деньги, он бы сам стал коллекционером. Но денег не было, и он избрал тот путь, который давал ему возможность хотя бы прикоснуться к шедеврам, раз он сам не мог их себе купить.

Фернанде необходимо было излить душу, разговаривая о Джино, таким образом, он как бы оживал перед ними. К тому же она хотела, чтобы его вдова также скорбела по нему. А с Фернандой трудно было притворяться и кривить душой.

Когда в повествовании возникла пауза, Доркас задала вопрос, давно не дававший ей покоя.