Рут Ренделл - Подружка невесты

Филипп завел машину, развернулся и поехал домой. Он не мог сказать, как слабый человек он поступил или как сильный, расчетливо или трусливо. Не было дома Черил, не было и Кристин. Потом он узнал, что они вместе с Обри Пелхэмом поехали к Фи и Дарену. Телефон начал звонить в восемь, и Филипп не подходил. Между восемью и девятью он звонил девять раз. В девять Филипп взял Харди на поводок и прошагал с ним по улицам две-три мили. Он, конечно, воображал, как в его отсутствие звонит телефон, и представлял, как, стоя в грязной, воняющей чем-то кислым прихожей в доме на Тарзус-стрит, Сента снова и снова набирает его номер. Он вспомнил, каково было ему, когда Сента выгнала его и он пытался до нее дозвониться.

Когда он вошел, телефон звонил. Филипп поднял трубку, внезапно поняв, что не сможет всю жизнь бегать от телефона. Сента говорила бессвязно, она рыдала в трубку, а потом задержала дыхание, чтобы прокричать:

— Я видела тебя на улице! Я видела твою машину! Ты развернулся и уехал!

— Знаю. Я не мог войти.

— Почему не мог? Почему?

— Ты знаешь почему, Сента. Все кончено. Нам лучше больше не встречаться. Можешь возвращаться к своей жизни, а я заново начну свою.

Тонким тихим голосом, вдруг успокоившись, она произнесла:

— У меня нет никакой другой жизни, кроме той, что с тобой.

— Послушай, мы знаем друг друга только три месяца — это ничто по сравнению с целой жизнью. Мы забудем друг друга.

— Я люблю тебя, Филипп. Ты говорил, что любишь меня. Мне нужно тебя увидеть, ты должен сюда приехать.

— Ничего хорошего из этого не выйдет. Ничего не изменится. — Он пожелал ей спокойной ночи и положил трубку.

Почти тотчас же телефон зазвонил опять, и Филипп снял трубку. Он уже знал, что теперь всегда будет отвечать на звонки.

— Я должна тебя увидеть, я не могу без тебя жить.

— К чему это, Сента?

— Это все Мартин Хант? Ты из-за него? Филипп, я не выдумываю, все было на самом деле так, это самая настоящая, истинная правда: я не спала с ним, только один раз ходила на свидание. Я была ему не нужна, ему была нужна та девушка. Она была ему нужна больше, чем я.

— Не в этом дело, Сента, — говорил он, — это здесь ни при чем.

Она лихорадочно продолжала, будто он ничего не сказал:

— Именно поэтому полиция так и не вышла на меня. Потому что они не знали. Даже не знали, что я была с ним знакома. Разве это не доказательство? Разве нет?

Что же это за женщина, если она считает, что мужчину больше волнуют ее сексуальные похождения, чем совершенное убийство?

— Сента, — сказал Филипп, — я не брошу тебя не увидев, ни в коем случае. Я обещаю. Это было бы трусливо. Обещаю, что не поступлю так. Мы встретимся и покончим с этим.

— Филипп, а если я скажу, что не совершала этого, что я все выдумала?

— Сента, я же знаю, что ты врешь только по мелочам.

Больше она не звонила. Несколько часов Филипп лежал и не мог уснуть. Кроме всего прочего, ему не хватало ее физического присутствия, но, когда он подумал, что занимался любовью с кем-то, кто хладнокровно убил человека, когда сформулировал это, ему пришлось встать и пойти в уборную: тошнило. А если она покончит с собой? Филипп вдруг подумал, что не удивился бы совершенно, предложи ему Сента двойное самоубийство. Это в ее духе. Умереть вместе, рука об руку уйти в какую-то великолепную загробную жизнь, как Арес и Афродита, бессмертные в белых одеждах…

На следующий день вернулась хорошая погода. Филиппа разбудил ранний жаркий солнечный свет, яркой полоской упавший на подушку из окна, на котором не были задернуты шторы. На вытянутой руке Флоры сидел воробей. На траве блестела обильная роса и лежали длинные густо-синие тени. Это был сон, подумал Филипп, мне все приснилось. Флора всегда стояла здесь, она никогда не переезжала к другим владельцам, не стояла в чужих садах. Фи не выходила замуж и здесь по-прежнему живет. Я никогда не встречал Сенту. Убийств не было, они мне приснились. Сента мне приснилась.

Пришла женщина по фамилии Мурхэд, чтобы делать химическую завивку. Это первая химия у Кристин за последние несколько недель. Запах тухлых яиц, проникающий всюду, вонь, из-за которой невозможно позавтракать, вызвала в памяти прошлые дни, времена до Сенты, и помогла поддерживать иллюзию. Филипп заварил чай и передал чашки миссис Мурхэд и Кристин, которая заметила, какое это удовольствие для двух старушек, когда о них заботится молодой мужчина. Миссис Мурхэд обиделась, и Филипп знал, что, уходя, она скажет Кристин, что не дает хозяевам чаевые из принципа.