Филлис Уитни - Снежный пожар

Мак-Кейбы вернулись домой.

Я попыталась оценить обстановку. Конечно, не хотелось бы, чтобы меня обнаружили. Но ведь к дому ведут мои следы, которых вновь прибывшие не могли не заметить. Они знали, что к дому подошел человек, которому здесь нечего делать. Пока я обдумывала, как бы мне подостойнее удалиться или просто сбежать, задняя дверь дома отворилась и захлопнулась. Кто-то быстро шел по моим следам. Я обернулась и оказалась лицом к лицу с Джулианом Мак-Кейбом.

Стюарт прожужжал мне все уши рассказами о Джулиане, и я его сразу узнала. Он был именно таким, каким и описывал его Стюарт. С изящно вылепленной головой, с густыми черными волосами, преждевременно тронутыми сединой. Он всегда тренировался с непокрытой головой, надевая шапочку только на соревнованиях, как говорил мне Стюарт. Я увидела глубоко посаженные, необыкновенно голубые глаза, окаймленные сетью морщинок, какие бывают у людей, вынужденных щуриться, глядя на снег и солнце. Особый оттенок загара говорил о том, что в Мэне он ходил на лыжах. Его нос был прямым, подбородок несколько выдавался вперед, жесткая линия рта выражала недовольство и не предвещала мне ничего хорошего. Вся неприязнь к Джулиану Мак-Кейбу, едва ли не окончательно загубившего жизнь моему брату, пробудилась во мне с новой силой; комок застрял у меня в горле, я словно окаменела.

— Вы из Сторожки? — отрывисто спросил он. Я с усилием выдавила из себя:

— Меня зовут Линда Ирл. Мистер Дэвидсон на этой неделе пробует меня на должность горничной…

Я боялась, что мое имя покажется ему знакомым, но, по-видимому, оно ни о чем ему не говорило. Моя нелюбовь к лыжам и к Джулиану, заставлявшая Стюарта воздерживаться от разговоров о сестре, сослужила мне на этот раз хорошую службу.

— Понимаю. — Его недовольство моим вторжением было очевидным. Я решила, что он прикажет Дэвидсону уволить меня еще до того, как я успею приступить к работе. Но он сдержал свою неприязнь к непрошеному гостю и даже проявил некоторое подобие вежливости. — Я Джулиан Мак-Кейб. Мы увидели ваши следы, идущие к дому, вот я и вышел посмотреть, кто к нам пожаловал.

Рядом со мной он казался очень высоким; настроен он был крайне недружелюбно.

— Надеюсь, вы не возражаете, — проговорила я, разыгрывая святую невинность. — Я слышу о Грейстоунзе всю свою жизнь. Мне захотелось посмотреть, как он выглядит.

— Ну и как он выглядит? — Вопрос прозвучал довольно издевательски.

Я отказалась от роли простушки — она мне не шла.

— Он выглядит так, словно населен призраками. Ваш дом меня пугает.

Меня напугали собственные слова. Это было худшее из всего, что я могла сказать.

— Тогда не лучше ли вам вернуться в Сторожку, где вы будете чувствовать себя в безопасности? Я покажу вам короткий путь. Клей должен был предупредить вас, что дом находится вне пределов Сторожки. Мы сочли необходимым… отказаться от излишнего гостеприимства.

Я не должна была подводить Дэвидсона.

— Он предупреждал меня, но я…

— Вы, разумеется, проявили любопытство. Итак, я покажу вам дорогу.

Он повел меня к тому роковому углу, где кресло на колесах съехало по скату. Я видела окна комнаты Марго, дверь, ведущую на маленький балкон, и сам скат, покрытый снегом и довольно крутой. Я дышала с трудом и ни к чему особенно не присматривалась. Результат моей экскурсии оказался плачевным: меня просто выгоняют и уж конечно больше никогда сюда не пригласят. И я ничего не могла придумать, чтобы изменить ситуацию.

Вдруг мужчина, шедший рядом со мной, издал восклицание, глядя на балкон, находившийся сейчас прямо над нами. Я увидела, что дверь в комнату Марго открыта и что маленькая девочка с распущенными длинными и такими же черными, как у отца, волосами, выходит на балкон. На ней все еще было красное пальто и лыжные штаны; перед собой она толкала кресло на колесах. У меня перехватило дыхание.

Казалось, ее отец окаменел от шока, а девочка тем временем подкатывала легкое металлическое кресло к краю спуска. Затем обошла его и осторожно села на зеленую подушку. Она была настолько поглощена своим занятием, что не замечала нас, стоявших у нижнего края спуска. Ее тонкие руки потянулись к колесам кресла, и она начала медленно подъезжать к самой кромке наклонной плоскости.

Джулиан вернулся к жизни и крикнул:

— Адрия, остановись! Оставайся на месте! Не двигайся!

Руки девочки застыли на колесах, ее голубые — такие же, как у отца, — глаза смотрели на нас, но казались невидящими. Она была охвачена страхом, ее лицо походило на маску, Адрия словно оледенела. Мне припомнилось подобное выражение на лице маленького мальчика; это было в прошлом году, когда я добровольно работала санитаркой в больнице для детей с расстроенной психикой.