Екатерина Гринева: Герой-любовник, или Один запретный вечер

– Может, мы зайдем в дом?

– Зайдем, – эхом откликнулась я.

Я открыла дверь на веранду и поставила сумку на пол. Я основательно промокла, но почувствовала это только сейчас.

Эва вошла на веранду и направилась к старому креслу, покрытому покрывалом с изображением играющих котят. Это покрывало было на даче давно, сколько я себя помнила.

Она опустилась в кресло и вцепилась руками в старые со стертой лакировкой подлокотники.

– Ну, здравствуй, сестренка! – усмехнулась она. – Давненько мы не виделись.

– Кто там у тебя? – кивнула я на живот.

Она наклонила голову и погладила живот.

– Девочка! – прошептала она. – Дочка. Машенька.

Я вздрогнула и отвернулась. Марией звали нашу мать.

Огромные бездонные глаза Эвы, не мигая, смотрели на меня.

– Я ужасно устала и хочу спать, – протянула она. – И есть.

– Господи! – ахнула я. – Я же ничего не приготовила. Я не ожидала, что ты перенесешь рейс. А меня заранее в известность ты не поставила.

– Ладно. Поем потом. Наша спальня по-прежнему наверху?

– Да. Все у нас по-прежнему. Я здесь ничего не меняла.

Она встала с кресла и сделала движение рукой.

– Ты кому-нибудь говорила о моем приезде?

– Нет. Только Денису.

– Кто такой Денис? – тревожно спросила Эва.

– Бывший офицер-спецназовец и по совместительству мой любовник. Я тебе о нем уже говорила по телефону. Когда ты звонила мне из Парижа.

– Понятно. А он?

– Что он?

– Кому-нибудь говорил?

– Слушай! – не выдержала я. – Если ты думаешь, что все сбегутся смотреть на приехавшую парижанку или что-то в этом роде, ты глубоко ошибаешься. До тебя здесь нет никому дела. Это тебя устраивает?

– Да, – прошептала Эва. – Ты не забудешь положить в курицу баклажаны?

– Не забуду.

Я помогла Эве подняться по лестнице на второй этаж и довела ее до кровати.

– Та самая… – расплылась она в улыбке. – На которой я спала в детстве.

– Ты промокла? Тебе дать сухое белье?

– Пожалуйста.

Эва вдруг стала непривычно кроткой.

Я принесла ей свой халат.

– Отвернись. Я переоденусь.

Я чуть не улыбнулась. В этом была вся моя сестра. Кружить головы мужчинам – это запросто, а здесь внезапный приступ стыдливости – «отвернись!».

Я отвернулась и когда услышала:

– Я – все, – развернулась и подошла к кровати.

Эва сидела на кровати в моем малиновым в белый цветочек халате с незастегнутыми пуговицами на животе.

– Не сходится.

– Слушай, я тебе принесу мамин халат. Как я сразу не догадалась, что тебе нужна одежда большего размера.

– Не надо. – И тут я увидела, что Эва изо всех сил старается не расплакаться. – Я усну и так. Только накрой меня одеялом. Пожалуйста.

Я достала из старого гардероба с рассохшими дверцами войлочное одеяло и накрыла им сестру.

– Так лучше?

– Да, – прошелестела она.

И тогда я неожиданно нагнулась и поцеловала ее в лоб. Она закрыла глаза и по ее губам скользнула легкая улыбка.

– А теперь иди. Пожалуйста.

Спустившись с лестницы, я не удержалась и посмотрела на себя в небольшое овальное зеркало, висевшее в коридоре. Интересно, я также буду выглядеть, когда забеременею? Ведь мы с Эвой сестры-близнецы!

Пока курица тушилась на сковороде, а Эва спала наверху, я нервно курила одну сигарету за другой, вспоминая жизнь до побега Эвы в Париж.

Мы родились с ней почти одновременно с разницей в двенадцать секунд, и это время роковым образом сказалось на наших судьбах. Эва была объявлена «младшенькой» и с тех пор роли в нашей семье были четко распределены. Я была умницей, а Эва – красавицей и к тому же объектом особого обожания со стороны родителей. Игрушки нам дарили одинаковые – на это я пожаловаться не могу. А вот что касается отношений… что прощалось Эве, не прощалось мне. И наоборот.

Ситуацию усугубляло то обстоятельство, что Эва росла слабым болезненным ребенком и умудрялась подцеплять все существующие болезни, от которых по странной иронии судьбы я уберегалась. От малейшей простуды у Эвы поднималась температура, и мать заступала на вахту около ее постели, даже если в этом и не было никакой необходимости. Эва лежала как принцесса, окруженная заботой и вниманием, тогда как я в это время была предоставлена самой себе.

Я была крепкой хорошисткой, Эва – троечницей, но в глазах родителей это не имело никакого значения. Главное – здоровье, говорила моя мать. И внешность, с улыбкой прибавляла она. А Эва с детских лет была признанной кокеткой, и ни у кого не возникало и тени сомнения, что эта девочка непременно вырастет красавицей.