Джулия Веллсли - Комната в башне

Тарквин задумался.

— Почти нет таких вещей, которые люди не научились бы в наше время делать лучше, чем триста лет назад. Кроме скрипок. Что же в них особенного?

— Звук, Тарквин. Я не знаю тайны старых мастеров, и никто ее не знает. В более позднее время пытались создать точные копии старинных скрипок, не отличавшиеся от них ни на миллиметр. Казалось бы, совпадало все — размеры, порода дерева, его толщина, — и все же звучания оригинала достигнуть не удалось никому. Одни считают, что здесь не обошлось без потусторонних сил, мод, скрипки просто заколдованы, другие — что дерево покрыто особым лаком, секрет которого безвозвратно утрачен. В любом случае тайна скрипичных мастеров продолжает будоражить умы, и ключ к ней так и не найден.

— А ваша скрипка очень знаменита? — спросил мальчик.

— Не так, как творения Страдивари. Но она пользуется большой известностью и хранилась в семье моей матери много поколений. Никто не представлял себе, что это за ценность, пока имя Гварнери не обрело всемирную известность благодаря Паганини.

Словно зачарованный, Тарквин не отрывал глаз от скрипки.

— Если бы и у меня была такая!.. — Он осторожно прикоснулся к ней кончиками пальцев: — Она застрахована?

Неожиданный переход от страстного обожания к деловитости меня ошарашил.

— Да, разумеется.

— Хорошо. Мы будем на ней играть?

Вопрос застал меня врасплох. Я задавала его себе сама в последние полгода и не раз. Но до сих пор меня удерживал суеверный страх: вдруг порвется тонкая нить, еще связывавшая меня с отцом?

— Не знаю, — честно ответила я. — Может случиться, совсем скоро.

— А мне позволите сыграть?

— Нет!

Желая смягчить резкость ответа, я быстро добавила:

— Ну, если только спустя некоторое время. Когда мы станем больше доверять друг другу.

— Спасибо, — мягко сказал Тарквин, однако в глубине его глаз при этом что-то неприятно блеснуло. Выражение этих глаз заставило меня содрогнуться. Одиннадцатилетний ребенок не мог так смотреть.

Как того требовали правила хорошего тона, вскоре после званого обеда я послала Игэнам короткое письмо с выражением сдержанной благодарности. Ответом было приглашение от Родрика.

«В субботу мы целый день посвятим охоте, — писал он, — а вечером с трофеями соберемся в гостинице в Куллин Комбе. Будут танцы и фуршет. Пожалуйста, приходите!»

Мистер Веннер был в восторге.

— Познакомитесь с нашими молодыми людьми — все, как на подбор, красавцы, и девушки такие скромные и обаятельные. Мы с женой тоже пошли бы потанцевать, ха-ха, да кому там нужны старые перечницы, вроде нас? Отвезет вас Мэйкинс, а Родрик доставит домой. Насчет этого не волнуйтесь.

Говорил он с воодушевлением, но глаза оставались при этом совершенно безучастными.

Я была рада неожиданному приглашению. Предстоял субботний вечер без этих скучных Веннеров, вдали от мрачного Лонг Барроу. В последнее время мне остро не хватало шумной лондонской компании, бесконечных, часто за полночь, дискуссий обо всем на свете, прогулок по Кенсингтон-гарден и — даже смешно сказать — двухэтажных автобусов.

Из Лондона я сбежала совершенно добровольно, меня действительно раздражала его суета. Но время и расстояние постепенно придавали родному городу особое, незнакомое мне прежде очарование.

Единственным человеком, с которым я могла здесь поговорить обо всем, был Тарквин. Несмотря на свой возраст, он рассуждал о многих вещах совершенно так же, как я. Но со дня последнего разговора о Гварнери и моего резкого ответа между нами словно образовалась невидимая невооруженным глазом трещинка отчуждения. Тарквин по-прежнему был крайне учтив, предупредителен, но от былого восторженного интереса не осталось и следа. Он продолжал расспрашивать о секретах старинных мастеров, словно в завуалированной форме, но при этом с не меньшей настойчивостью напоминая о своей просьбе.

Я отвечала так же ровно и спокойно, но была слегка озабочена происходящей на глазах переменой в настроении мальчика. Чем сильнее обида, тем бессмысленнее становятся все мои усилия. Не будет полного взаимопонимания — не будет и успеха.

В субботу я дольше обычного провела перед зеркалом, тщательно подбирая косметику. Из шкафа было извлечено на свет божий облегающее черное платье: раньше я его очень любила, однако не надевала уже по меньшей мере год. Теперь повод, наконец, представился, и это было так здорово! Как будут одеты остальные, я не имела ни малейшего понятия, но надеялась, что по крайней мере лицом в грязь не ударю даже в столь избранном обществе.