Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда» – 2

В магазине, набирая продукты, Дарья думала лишь об одном – только бы он не уехал. Грозовский мог сейчас запросто забыть, что он ждет Дарью и что они едут к ней.

Он не уехал. Когда Даша вышла из магазина, Дима гнался за какой-то рыжеволосой полной девицей и орал: «Надя! Стой! Надя! Надя!!!»

Даша даже со спины видела, что это не Кудряшова – девица гораздо выше, и волосы у нее явно крашеные, но Грозовский жадно вцепился ей в плечи и развернул к себе. Девица такому обращению не возмутилась, она с милой улыбкой объяснила что-то ему.

Дима почти оттолкнул ее. И поплелся к машине, пару раз столкнувшись с прохожими.

– Дурак, совсем свихнулся, – виновато сказал он Дарье, когда она села рядом. – Понимаешь, показалось… это она.

– Будем тебя лечить, – вздохнула Даша. – Тело и душу.

Но он, кажется, опять ее не услышал.

Она пыталась напомнить ему, как у них все было – как они подходили друг другу, как понимали с полуслова, как легко им молчалось и болталось вроде бы ни о чем, но о таком важном, как они ничего друг другу не обещали, потому что сделаны из одного теста, потому что любили друг друга правильной, не мешающей жить любовью.

Она пыталась его завести, повернуть невидимый ключик, чтобы у него наконец включилось сознание и заработали зрение, слух и другие немаловажные функции, но…

Ничего у нее не получалось.

Совсем ничего.

– Садись, Димка. Вон твой диван любимый.

Приходилось подсказывать, напоминать и направлять. Он слушался, но как робот. Сел на диван, закурил. Тут же затушил сигарету и закурил новую, будто забыв, что уже курит…

– Дим, ты паштет будешь? Ты же любишь паштет. Не фуа-гра, конечно, но хороший.

Он ответил:

– Борщ так борщ, мне все равно.

Может, пощечину ему дать? Так иногда психов приводят в чувство…

Даша пошла на кухню и, пока готовила бутерброды и раскладывала по тарелкам суши, несколько раз крикнула:

– Ты выпей, Дим! – И через минуту: – Там у меня виски в баре! Ты же помнишь, где… И мне налей! Тебе лед нужен? Ах, да! Не нужен. Я помню.

Не было никаких шансов, что он ее услышал, но когда Даша вкатила в гостиную сервировочный столик, Грозовский сидел с двумя бокалами виски.

– Ну, вот, все о’кей! – обрадовалась она.

Он натянуто улыбнулся, и это означало, что Дима снова ее услышал.

– Ну! Давай за тебя, Димка.

Они звонко чокнулись бокалами и выпили.

– Ешь, – напомнила ему Дарья.

Дима подцепил вилкой бутерброд и стал его есть – с вилки. Паштет кусками валился на брюки, но он не замечал.

Даша смахнула паштет, бросила ему на колени салфетку, налила еще виски в бокалы.

– Знаешь, Димка, если честно, я тоже устала… На днях увидела на улице какую-то бабу зачуханную с коляской… в портках китайских, за версту от нее парфюмом дешевым прет, а в коляске младенец надрывается… В общем, полный отстой. И вдруг поняла, что я ей завидую. Представляешь? Завидую! Этому ее орущему в дешевой коляске счастью… Зашибись!

Зачем разоткровенничалась? Совсем другое хотела сказать. Впрочем, чтобы вывести Димку из ступора, все способы хороши…

– Ты почему ничего не ешь, Дим? Тут все, что ты любишь. Видишь, я помню.

– Ты хорошая, Дашка. Ты меня понимаешь…

Он взял суши – не палочками, опять вилкой, – и опять ему на колени посыпались рис, креветки, икра…

– Конечно, Димочка, я тебя понимаю. – Даша быстро заменила салфетку у него на коленях. – Как же мне тебя не понимать… Ведь мы с тобой не чужие. – Она рассмеялась. – Помнишь, как мы с тобой в Серебряном Бору ночью купаться полезли?.. Ты меня за ногу схватил, а я заорала, как дикая кошка, и чуть не захлебнулась? Помнишь?

Дарья обняла его, прижалась щекой к его щеке и еще раз спросила:

– Помнишь?

Он не отстранился, заговорил быстро, захлебываясь словами:

– Дашка, что со мной происходит? Я ничего не понимаю, Дашка. Я, наверное, действительно свихнулся… Сколько роскошных баб вокруг… а я!.. Я запал, намертво запал! И на кого! Она ведь толстая, рыжая! Она ведь по-русски говорить не умеет! А я не могу без нее! Дашка, я не могу без нее жить, понимаешь?!

– Ну, что ты, Димочка… Зачем же так патетично! Тебе изменяет вкус.

Он уткнулся ей в колени, все – бастион пал, Димка был ее – весь, целиком, с потрохами, – оставалось только нежно прибрать его к рукам и никуда, никогда не выпускать из-под своей шпильки.

Она поцеловала его в затылок, погладила по волосам.

– Бедный, бедный Димочка…

– Дашка!

– Что?

Он приподнялся, посмотрел ей в глаза.