Юлия Шилова - Пропади все пропадом, или Однажды ты поймешь, что ты меня убил

– Я не хочу жить, – прошептала я своей соседке и тихонько всхлипнула.

– Придётся, – спокойно ответила та.

– Нет. Я хочу с собой что-нибудь сделать.

– Все поначалу хотят, только потом это проходит. Странно, ты здесь уже не первый день, а это желание у тебя ещё не пропало. Должна бы уже пообтесаться. А уйти из жизни даже не думай. Тут для этого нет никаких подручных средств, но даже если найдёшь, то умереть тебе не дадут – попадёшь в лазарет и нарвёшься на крупные неприятности.

Не успела я договорить с соседкой, как в окошко, называемое на местном жаргоне кормушкой, выкрикнули мою фамилию, приказали собираться с вещами на выход.

– Куда это меня?

– На раскидон, – с видом знатока ответила соседка.

– Я не поняла.

– Что тут непонятного? В другую хату поедешь.

– Почему?

– По тюрьме все гуляют. Администрация часто так делает, чтобы жизнь мёдом не казалась. Это такое своеобразное психологическое давление на арестантов.

– А почему именно меня?

– Все через это проходят. Что ж, поменяешь обстановочку, и, может, в другой хате тебе больше понравится.

– Да как в тюрьме вообще может нравиться? – опешила я.

– Мало ли. Может, там поспокойнее будет, ночами реветь перестанешь.

Не прошло и пяти минут, как открылась дверь и меня вновь позвали на выход. Попрощавшись с соседкой, я взяла свой баул и пошла к выходу.

– Ты как в новую хату въедешь, не забудь мне малявку черкануть. Дороги сейчас отменно работают! – крикнула она мне вдогонку.

– Что работает?

– Дороги. Верёвки, по которым записки тянут.

– Ах, верёвки…

Идя следом за женщиной-конвоиром по длинному коридору, я не удержалась и тихо спросила:

– Куда меня ведут?

– Тебе кумовья всё объяснят, – жёстко отрезала та.

– Кто?

– Иди, не положено мне разговаривать.

Через пару минут я оказалась в кабинете следователя, который, к моему большому удивлению, объявил, что с меня сняты все обвинения. Мне принесли все документы и вещи из камеры хранения. Подписав какой-то листок, следователь тут же протянул его мне, заставив меня расписаться, и позвал конвоира.

– Всё. Свободна. Там, у входа, тебя твои люди ждут.

– Простите, что вы сказали?

– Свободна. Иди на выход.

– На выход? Вы меня отпускаете?

– Я же сказал, что с тебя сняты все обвинения. Иди, твои люди тебе всё объяснят.

– Какие люди? – Я непонимающе смотрела на следователя, и меня трясло мелкой дрожью.

– Она ещё посидеть хочет, – ухмыльнулась конвоирша и слегка подтолкнула меня вперёд.

– Нет, что вы… – проговорила я, словно в бреду, и пошла, будто пьяная, по коридору.

На самом деле я очень плохо понимала, что происходит. Неужели тюрьма позади, в моей жизни больше не будет переполненных камер с полнейшим отсутствием вентиляции и с чересчур большой влажностью, не будет клопов, вшей, блох и тараканов, не будет рядом женщин с самыми распространенными тюремными болезнями – чесоткой и фурункулёзом? В камере я мало двигалась, а более опытные женщины говорили, что нужно больше ходить, иначе начинают выскакивать фурункулы на ногах, а затем и вовсе гнить ноги. Я же никак не могла представить, где там можно ходить, ведь проход очень маленький…

Я шла по коридору, сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, и вдруг вспомнила тот момент, когда в первый раз зачесалась. Я сразу подумала, что в одежде завелись какие-то паразиты, но это оказался дерматит, который начался у меня от нервного напряжения. Перед глазами вдруг возникла лежавшая от меня справа женщина, у которой был страшный приступ почечных колик. Она жутко кричала и извивалась на своей шконке, а потом от боли на какое-то время потеряла сознание. Я страшно перепугалась, не зная, чем ей помочь. Женщина то приходила в сознание, то опять его теряла. Мы вызвали врача, по-тюремному его называют лепила, но он пришёл только через три часа. К тому моменту моя сокамерница была уже почти зелёная. Лепила даже не вошёл в камеру. Мы подтащили еле живую женщину к кормушке, оголили ей плечо и прямо через кормушку врач делал ей какие-то уколы. Жуткое зрелище!

И вот теперь всё это позади. Эти страшные дни и адские ночи. Господи, а ведь ещё сегодня ночью я не хотела жить и строила планы самоубийства! А сейчас… Сейчас мне хотелось жить и кричать от радости на весь свет, что жизнь потрясающе прекрасна! Значит, правосудие всё-таки есть. С меня сняли все обвинения! Неужели с меня сняли все обвинения?! Неужели этот длинный, слабо освещённый и удручающий коридор скоро закончится?!