Эдна Барресс - Под рябиной

— Совсем нет. Они жили маленькой общиной, женились, имели детей. Конечно, детей у них тут же отбирали.

Какими бесчувственными могут быть мужчины! Он почувствовал мою реакцию:

— А конец был счастливым, — черные глаза светились лукавством. — Когда лечение проказы было найдено, всех забрали с острова, поместили в больницы и вылечили давным-давно. Ну, улыбнись!

Он мог осветить минуты моего самокопания хорошей шуткой. И вовсе Рикки не назовешь бесчувственным! Хотя однажды он и сказал, пожав плечами, что он — просто цикада, стрекочущая под солнцем, можно было заметить глубину в его взгляде и какое-то настороженное выражение глаз. Возможно, это смесь практичного отца-англичанина и матери-француженки, одаренной богатым воображением.

Мы поехали в Кноссус и нашли все так, как было описано в путеводителе. Бродили под жарким солнцем по развалинам, а голоса гидов, за плату старающихся донести до нас чудеса минойской культуры на десятках различных языков, были просто журчащим фоном.

Рикки сфотографировал меня, сидящую на поддельном троне царя Мидаса. Я спрашивала себя, будет ли Рикки вспоминать обо мне только как о девушке с темно-каштановыми волосами, в зеленом сарафане, смотрящей в объектив его фотоаппарата.

Я сняла его в солнечном свете при входе в лабиринт: легкий, улыбающийся образ на фоне оливково-зеленых холмов. Неужели это станет моей единственной памятью о нем?

Я с усилием отбросила угнетающие мысли: нельзя портить то, что должно быть счастливым днем. Но сознание того, что через 24 часа я должна вновь оказаться в Англии и, возможно, уже больше никогда не увидеть его, легло на меня тяжелым грузом.

— Знаешь мифы: Европа, белый бык, Минотавр? — спросил он, пока мы спускались по широким ступеням.

— Нет, — соврала я. Мне хотелось слушать его, а не говорить самой. Я позволила волшебной истории плескаться вокруг меня, хотя это было совсем не то, что мне хотелось бы услышать. Я знала — это был летний роман, мы только целовались, но чувствовала, что не смогу не увидеть его снова.

Рикки не сказал «я напишу», не попросил мой адрес, не предложил свой. Совсем скоро будет слишком поздно.

Он купил мне изящный золотой браслет в форме двух дельфинов. Образ дельфина был везде, так же как и двуглавый минойский топор и странная английского вида эмблема с собакой и розой. Я старалась чувствовать то, что должна была ощутить при виде этих образов, нанесенных на стены людьми, жившими четыре тысячелетия назад. Но мои собственные мелочные страхи проникли глубоко внутрь, и интерес к чудесам покинул меня.

— Это, чтобы ты помнила Кноссус, — просто сказал Рикки.

Я перевела взгляд на браслет и уже была готова по-глупому расплакаться. Да, мне навсегда запомнится Кноссус. Мы сидели на низкой каменной стене в открытом дворе вдали от всех, когда Рикки неуверенно произнес:

— Помнишь, я говорил тебе, что жил в Англии? Сегодня утром пришло письмо от юриста. Возможно, я приеду туда по делам. Где ты живешь, может, мы могли бы встретиться?

Должно быть, он прочел ответ в моих глазах, потому что обнял меня за талию и притянул поближе к себе.

— Пригород Лондона, довольно мрачный, но я дам тебе адрес, — услышала я свой беспечный голос, хотя знала, что мне не скрыть от него своей радости. — Я оставлю тебе номер телефона, — добавила я. — Можешь позвонить, когда соберешься.

— Moi aussi. Je vous donne… [4] И я тоже. Я вам дам… (фр.). — импульсивно перешел он на французский, потом посмеялся над собой. Мое сердце прыгало от радости, когда Рикки выдал себя такой реакцией. В душе он так же, как и я, был рад.

Кноссус теперь показался мне сказкой. Красавицы с фресок, с миндалевидными глазами, в длинных, струящихся одеждах, ступали впереди меня, и кудрявые минойские боги проплывали по двору у вечных холмов.

И сегодня вечером — сегодня мы в последний раз пойдем в ресторанчик, попрощаемся под луной, так как самолет вылетает в три часа утра — но, может, это не станет прощанием навеки.

Рикки вновь упомянул о письме, когда немного позже мы сидели в ресторанчике и обменивались адресами. Я уже помогла отцу и Мхэр упаковать вещи, моя дорожная сумка стояла у двери наготове, поджидая машину. И ничего больше не оставалось как сказать «до свидания».

Я положила бесценный клочок бумаги в карман сумочки, застегивающийся на молнию. Я знала его фамилию, Дэнхэм — что явно не является фамилией его французских предков. Если я потеряю его адрес или по какому-то недоразумению он куда-то засунет мой! Такое случается.