Анна Малышева: Пассажир без багажа

Она остановилась. «Нужно возвращаться, или я свалюсь прямо на вокзале. Проклятое место, никогда в жизни больше сюда не приду!» Варя посмотрела на часы, припомнила, что следующий поезд должен прийти через пятнадцать минут. «Нет, не выдержу. Но черт, как глупо получилось с этими деньгами! Она мне фактически помогла, а я ее заложила…»

В этот момент она увидела, что из дальнего вагона вышли несколько человек. Варя различила, что на мужчинах была железнодорожная форма. С ними шли две женщины. Когда процессия приблизилась, женщина узнала Нину. Но в каком она была виде! Опухшее, какое-то пятнистое лицо. Остекленевший взгляд. Нину мучил сухой резкий кашель, и она каждый раз поднимала повыше воротник своего плаща. Варя шагнула ей навстречу, но ее протянутая с деньгами рука тут же опустилась. Рядом с Ниной шла Дубовская.

Варя узнала ее, хотя никогда раньше не видела, кроме как на фотографии. Дубовская была одета в дорогой кожаный плащ, тщательно причесана, и еще за пять шагов Варя ощутила арбузный запах ее духов. Женщина прошла совсем рядом, встретившись с ней ничего не выражающим взглядом. Нина в сторону Вари не смотрела. Она тяжело опиралась на руку идушего рядом милиционера. До Вари донеслась брошенная им презрительная фраза:

– Ну и дура, даже повеситься не сумела. По психушке соскучилась?

«Деньги,» – вспомнила Варя. Но вместо лиц она уже видела только спины.

Дубовская держалась очень спокойно. Какую-либо причастность к проституткам, ехавшим в поезде, отрицала. Причем без аффектации – с юмором и достоинством. Заявила, что девицу, которая набросилась на нее в вагоне, видела впервые.

– А она, между тем, вас знает, – заметил следователь.

– О господи, – спокойно ответила Дубовская. – Вы бы хоть проспаться ей разрешили, прежде чем допрашивать.

О цели своей поездки в Москву Дубовская также не особенно распространялась. Сказала только, что приехала навестить родную сестру.

– И наверное, племянницу? – ввернул следователь. Дубовская переменилась в лице и сухо ответила, что это переходит всякие границы. Что у каждого человека может умереть родственник в другом городе, но чтобы за это хватали человека прямо в поезде и приводили в милицию – она до сих пор не слыхала.

– Вы знаете, как умерла ваша племянница?

– Конечно. Аня мне позвонила и рассказала.

– А о смерти гражданского мужа вашей племянницы тоже знаете?

– Из этого не делали тайны, – сдержанно ответила та. – Но в чем дело, хотела бы я знать? Вы что, считаете, что я могу быть к этому причастна? Если желаете, можете проверить, где я была в эти два дня. Я, между прочим, работаю. Ко мне ежедневно люди приходят. Я постоянно на виду.

– Чем вы занимаетесь?

– Заведую фотомастерской, – Дубовская положила на стол визитную карточку. – Вот тут все, моя должность, адрес, телефон.

– Что же вы зятя на работу не взяли? Он же был фотографом?

– Он был алкоголиком, – отчеканила та. – Не могу же я взять его на работу только потому, что он мой родственник.

– А по какому принципу устроилась на работу ваша племянница? Почему она вдруг спешно начала переучиваться на фотографа?

Дубовская растянула узкие губы в улыбке:

– Боже ты мой! Это тоже преступление? У меня действительно были знакомые в Москве, по моему же профилю. А девочке нужно было как-то устроиться. Ну, что же делать, если муж не оправдал надежд. Есть ребенок, надо же его обеспечивать.

– На другое место ее пристроить не могли? Вам нужно было, чтобы она занималась именно фотографией?

Та вздернула плечо:

– Ну допустим, я хотела поддержать семейную традицию.

– А то, что ее муж четыре года назад едва не сел за изготовление порнографии, тоже традиция?

Дубовская медленно подняла тщательно выщипанные брови. Помолчав, она сказала, что для нее это совершенная новость. Видимо, сестра не желала ее посвящать в такие подробности. На все дальнейшие вопросы она отказалась отвечать как на не относящиеся к делу. Попросила четко сформулировать какое обвинение ей предъявляют? Держалась по-прежнему с достоинством и предупредила, что сумеет за себя постоять.

В это же время в другом кабинете допрашивали Нину. Та говорила с трудом, голос у нее часто срывался. На шее еще виднелась багровая полоска. Платье теперь висело на ней мешком – блестящий поясок-стрейч, на котором она пыталась повеситься, ей так и не вернули. На столе у следователя лежали ее письменные показания, которые она по собственной инициативе написала в поезде. Эти показания кончались короткой припиской, что она считает самоубийство лучшим для себя выходом. Следователь спросил, почему она не пожелала хотя бы доехать до Москвы. Нина прошептала, что у нее больше нет никаких причин жить. Но если она выжила, то теперь, конечно, сама даст показания.