Татьяна Устинова - Неразрезанные страницы

Поливанова сосредоточенно кивнула.

– Пятьдесят страниц написала, – и она покрутила уставшей шеей. Посмотрела на Берегового и вдруг ни с того ни с сего смачно поцеловала его в щеку. – Жив?

– Жив, Марина. Если бы не вы…

Поливанова махнула на него рукой:

– Называй меня Маней, а?.. Мы же не на пресс-конференции! А ты чего такая красная, Катька? Опять приседала? Или целовалась?

– Сначала приседала, потом целовалась, – тут Катерина засмущалась. – А мы будем есть, а? И пить, и разговаривать?..

– Катя, – издалека сказал Алекс, – не приставайте к ней! Она пишет, ей сейчас не до нас…

Ого, подумала Митрофанова, какой прогресс. Значит, ты все-таки сообразил, что Мане тоже может быть… не «до нас». Не до тебя!..

Так тебе и надо!..

– Мы будем есть, пить и разговаривать, потому что писать я все равно больше не могу, у меня голова отвалилась, и рука тоже.

– На кухне или в гостиной?

– Конечно, в гостиной, Алекс! Нужно еще Дэну позвонить и его высокоблагородию, чтоб приехали.

– Маня, не расходись, – попросил Алекс, – тебе завтра работать.

– Ну, ты же будешь за мной ухаживать, если у меня случится похмельный синдром? Подносить воду, аспирин и ставить примочки?

Алекс Шан-Гирей подошел и посмотрел ей в лицо.

– Я буду за тобой ухаживать, Маня, – сказал он, как будто поклялся в чем-то. И погладил ее по щеке, где все еще было черным и желтым. – И включи телефон. Ты утром обещала кому-то интервью.

– Черт, точно! Я забыла совсем.

И она умчалась в кабинет.

Береговой улыбался растерянно, Алекс накрывал на стол в прадедушкиной гостиной, а Митрофанова ему мешала, думая, что помогает. Молочная люстра на бронзовых цепях уютно светилась, и жизнь, описав немыслимый кульбит, повернула наконец-то в какую-то правильную и утешительную сторону, и Береговой думал, что они его спасли, и вспоминал, как сжимал Катины пальцы, когда они с Поливановой пришли к нему на свидание, и еще о том, что у матери операция на следующей неделе, и еще – как-то краем – о том, что сейчас приедет сюда Дэн, в эту удивительную семью, необыкновенную квартиру и утешительную жизнь, когда из кабинета вдруг раздался даже не крик, а вопль:

– Не-е-ет!!!

Алекс замер, уронил бокал и ринулся по коридору, а за ним рванула Митрофанова и следом Береговой.

Писательница Поливанова, совершенно красная, сидела в кресле и билась головой о стол. В руке у нее был телефон.

– Маня!

– Маня, что случилось?!

Алекс подскочил и обеими руками взял ее за голову. Маня лбом уткнулась ему в живот.

– Я не могу, – глухо выговорила она в телефон, – понимаете, я не могу больше отвечать на этот вопрос! Или придумайте другой, или не звоните мне больше! Никогда!..

Она нажала кнопку, швырнула телефон на раскрытую на письменном столе зеленого сукна школьную тетрадку и обеими руками обняла Алекса.

Он улыбался.

Митрофанова с Береговым переглянулись.

– Это ты так интервью давала? – осторожно осведомилась Митрофанова. – Орала, как ненормальная? Разве можно так с журналистами?

– А что за вопрос-то? – вступил Береговой. – Который никогда нельзя задавать?..

Писательница Поливанова откинула голову и захохотала:

– Вопрос, значит, вот какой. Как вы начали писать и где вы берете сюжеты?..