Марина Крамер - Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы

– Женька, я так устала – с ног валюсь, – призналась Маша вслух. – Может, отдыхать будем, а?

– Ты ложись. А мне-то еще рано – разница во времени ого-го какая, все равно не усну.

Маша побросала в раковину чашки, протерла стол и пошла к себе, подхватив под мышку ноутбук, а Хохол, щелкнув кнопкой чайника и сыпнув в кружку заварки из пачки, снова взялся за сигарету. Мысли о Марине никак не хотели покидать его голову, он уже клял себя за несдержанность и за то, что вспылил и уехал, даже не сказав, куда. Но изнутри поднималась обида – он прекрасно знал, что обрывать телефон, разыскивая его, Коваль ни за что не станет.

Она действительно не искала его. И не чувствовала своей вины за то, что происходило. В конце концов, она не пятнадцатилетняя неразумная девочка, чтобы не иметь возможности самостоятельно решать, как и что делать. Когда Хохол, столкнувшись на улице с Николаем, заголосил о необходимости переезда в другую страну, Марина конкретно и жестко высказала свою позицию – никуда они не поедут. Лишать ребенка хорошего образования? Возможности достойно и нормально жить? Срывать его с привычного места, отрывать от друзей и тащить бог весть куда? Только потому, что паранойя Хохла достигла критической точки? Нет. Этого никогда не будет.

Хохол вспылил и уже размахнулся, чтобы ударить ее, но вдруг наткнулся на холодный взгляд голубых глаз, в котором отчетливо прочитал, что может забить ее тут до смерти, но «по его» не будет. Кулак врезался в стену над ухом Коваль, раскрошив штукатурку, но Марина не повела и бровью.

– А ты лучше разбегись – и лбом. Так нагляднее будет, – бросила она насмешливо, развернулась на каблуках и, оттолкнув его легонько, ушла к себе.

Она давно решила для себя – все, хватит. Больше никаких резких телодвижений вроде спонтанных переездов, что бы ни случилось. Да, появление Николая внесло легкую сумятицу – но и только. Марина ни на секунду не сомневалась в том, что племянник не узнает ее, даже столкнувшись нос к носу. Ее внешность уже давно и весьма кардинально отличалась от той, что была прежде. Сделав Хохлу подарок в день свадьбы в виде удлиненных и выкрашенных в черный цвет волос, она рассталась с ними в тот же день, как вернулась в Бристоль. Короткая платиновая стрижка и зеленые линзы – все это стало верными спутниками, если Марина собиралась выйти на улицу. Постепенно она приучила себя как можно реже носить черное или хотя бы «разбавлять» образ чем-то цветным. Единственной проблемой оставалась трость, но с этим, увы, справиться оказалось не под силу даже железной Наковальне. В моменты ремиссии она могла какое-то время обходиться без подпорки, но это требовало почти нечеловеческих усилий, и Марина в конце концов махнула рукой – трость, так трость. Хуже было другое…

В последнее время вдруг активизировался дорогой родственник Гришка, и вот это беспокоило Марину куда сильнее перспективы быть узнанной племянником. Началось все с истории с маленьким Грегом, когда Бес, не посчитавшись с родственными узами, связывавшими его с мальчиком, пошел на шантаж, угрожая рассказать ему о его истинном происхождении. Тогда выручил Женька. Верный Хохол, считавший Егора-Грегори своим сыном, не мог позволить, чтобы кто-то причинил ребенку страдания. Совсем недавно мальчик сделал открытие о том, что Женька ему не отец, и Марине стоило огромных трудов сохранить хрупкое равновесие в семье. Сейчас настал момент Женьке отплатить ей тем же. Успев выхватить мальчика из рук шантажиста, присланного Бесом, заработавший сердечный приступ Хохол категорически запретил Марине говорить Егору хоть слово о том, что она ему – не родная мать. Коваль в тот момент уже приняла решение открыть сыну правду, но Женька, с трудом сжав слабыми пальцами ее запястье, еле слышно потребовал не делать этого.

– Он еще совсем пацан… дай ему подрасти. Он может не выдержать сейчас… только-только оправился от одной новости, от моего ареста… да и сегодня… Послушай меня, котенок, не говори – не время сейчас…

Она впервые в жизни прислушалась и передумала. Этот поступок еще долго удивлял саму Марину – как, почему она не сказала сыну, раз уж решилась? Что такого сумел внушить ей Хохол, что заставило ее передумать и отступить? Но, так или иначе, пока Грег не знал ничего, и это заставляло Марину все время быть начеку.

…Нестерпимо ныло все лицо, чесалась кожа под повязкой, и Марина, переменив положение в больничной кровати, взяла с тумбочки маленькую фотографию сына. Егорка все сильнее становился похож на отца, и это очень радовало Коваль, боявшуюся найти в лице сына что-то от его настоящей матери. Но нет – те же губы, тот же нос, те же глаза, что у Малыша. Его сын, его плоть и кровь – пусть и рожденный другой женщиной. Марина любила его как родного с первой секунды, едва взяла на руки. Проклятый Бес – ну, почему она должна постоянно оглядываться? Сколько еще он будет возникать в их жизни и оставлять грязные отпечатки?