Джеки Коллинз - Шансы. Том 1

Работу, на какую его определили в портняжной мастерской, он ненавидел. Командовал в мастерской брат Филипп, не расстававшийся с тонким стальным прутом, и горе мальчишке, если тот отлынивал от порученного дела. Когда очередь подвергнуться наказанию дошла до Джино, брат Филипп предложил ему недвусмысленный выбор. Джино плюнул ему в лицо. С этого момента он подвергался порке не реже чем раз в три дня.

Джино провел в приюте уже полгода, когда в один из дней прибыл новенький — щуплый маленький мальчик, которому не исполнилось еще и тринадцати, сирота. Коста — так его звали — показался брату Филиппу настолько лакомым кусочком, что он решил не тратить времени даром. Мальчишка отверг его домогательства, но кончилось дело для него плохо. Стоя в стороне, товарищи смотрели во все глаза, как их наставник поволок упирающегося Косту в кладовку, где начал вытворять с ним такое, от чего из-за двери послышались недетские крики.

Джино стоял, как и все, не в силах что-либо сделать.

Прошло полтора месяца. Коста угасал у них на глазах. Слабый и худенький еще в день своего прибытия, теперь он превратился просто в тень. Джино старался не замечать этого. Выжить в тех условиях значило думать в первую очередь о себе.

Однако когда Джино в следующий раз увидел, что брат Филипп вновь подступает к мальчишке, он почувствовал, как мышцы его напряглись. Коста пытался сопротивляться, но монах затащил-таки его в кладовую и захлопнул за собою дверь, из-за которой через мгновение донеслись стоны и вопли.

Больше терпеть Джино не смог. Схватив лежавшие на столе ножницы, он направился к двери. Раскрыл ее рывком. Коста лежал на столе — ноги со спущенными брюками и трусами свисали вниз, на его тощую задницу всем телом навалился брат Филипп. Полностью отдавшись наслаждению, этот подонок даже головы не повернул на открывшуюся дверь. Конвульсивно дернувшись, он вошел в мальчишку. От нечеловеческой боли Коста закричал.

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Джино бросился на монаха, вонзив ножницы ему в руку.

— Отпусти его, ты, вонючее дерьмо! Оставь его в покое!

Брат Филипп, готовый вот-вот кончить, пораженный дерзостью нападавшего, попытался оттолкнуть Джино от себя. Это было ошибкой. Джино уже не владел собой. Вместо монаха он вдруг увидел перед собой родного отца, глаза застилала какая-то темная пелена. В этот момент он ненавидел отца за все: за уход матери, за побои, за чужие семьи, в которых ему приходилось жить, за их отвратительные однокомнатные квартирки, заменившие ему дом.

С жутким воплем он поднял и опустил ножницы. Поднял и опустил. Поднял и опустил. Он продолжал наносить удары до тех пор, пока грузное тело негодяя не свалилось к его ногам. Только тогда пелена с глаз спала, и он вновь обрел возможность ясно видеть. И в том, что он перед собой увидел, не было ничего хорошего.

Стояло долгое жаркое филадельфийское лето. Льюрин Джонс сидела на кровати, которую она делила со своим шестилетним братишкой Лероем, и по ее красивому темнокожему личику катились слезы. Ей было тринадцать, и она находилась на седьмом месяце беременности. Никто, кроме нее, об этом не знал, и обратиться ей было не к кому. Отца у нее не было, денег тоже, а ее мать, Элла, высохшая, превратившаяся в старуху женщина, подкладывала свою дочь под каждого желающего, требуя с него в качестве платы наркотики.

Лерой захныкал, и она вновь опустилась на кровать. Но сон никак не приходил. С нижнего этажа доносилась громкая музыка — опять к матери пришел очередной «друг». Через мгновение снизу послышался какой-то шум, а за ним — вздохи и стоны. Сдавленные вскрики, звуки ударов по телу.

Зажав одеялом уши, девочка плотно смежила веки. Прошло немало времени, прежде чем она смогла заснуть, Ее мучили кошмары… ей казалось, что она задыхается, ей хотелось кричать… она слышала собственный крик.

Внезапно глаза ее раскрылись. Крик действительно был.

Выскочив из постели и бросившись к двери, она почувствовала запах дыма еще до того, как успела раскрыть ее, и он клубами стал наполнять комнату.

Льюрин закашлялась, но все же заставила себя сделать шаг через порог. Ей тут же стало ясно, что дом охвачен огнем. Пламя подбиралось к верхним ступеням лестницы, от слышавшихся снизу криков в жилах стыла кровь.

Каким бы странным ото ни было, в панику она не впала. И хотя по щекам ее текли слезы, она совершенно точно знала, что должна делать.

Она вернулась в спальню, закрыла за собой дверь, распахнула окно и что есть сил закричала проходившим по улице людям, призывая их подойти поближе и поймать на руки ее братика. Вытащив Лероя из кровати, она перевалила его через подоконник.