Сохейр Хашогги - Мираж

Амире казалось, что в своих темных, безрадостных одеждах ее тетки напоминают ведьм из «Макбета» — этой книгой она зачитывалась несколько последних ночей. Временами девушка испытывала по отношению к ним жалость: жизнь в доме ее отца было пределом мечтаний и возможностей двух старых дев. Но какое удовольствие находили они в том, чтобы шпионить за Амирой, постоянно ее притеснять и рассказывать о ней отцу всякие небылицы? Неужели они таким образом надеялись заслужить его одобрение?

Склонившись над мраморной раковиной, Амира чистила зубы и терла лицо французским мылом, которое прислал ей Малик. Тонкий аромат мыла напоминал ей о земле, так непохожей на аль-Ремаль. Это был мир Малика, он лежал где-то далеко, в другом измерении и пространстве, — огромный и чудесный мир!

— Ялла, ялла — торопись, торопись, Амира, — крикнула из комнаты тетя Наджла. — Пока ты копаешься, на рынке раскупят лучшие куски мяса и нам достанутся только хрящики.

Амира заторопилась. Если сейчас исполнить все капризы тетушки, то, может, к вечеру ее оставят наконец в покое и у нее появится возможность позаниматься с мисс Вандербек, которая стала ее персональным наставником — тутором. Занятия с мисс Вандербек представлялись Амире волшебным ковром-самолетом, который переносил ее в незапамятные времена и дальние страны: то в Россию восемнадцатого века, где твердой рукой, по-мужски правила тогда императрица Екатерина, то во Францию девятнадцатого века, где жила женщина, писавшая скандальные романы и взявшая себе мужское имя Жорж Санд. Эта женщина открыто жила с композитором Шопеном, который не был ее законным мужем. То в Англию, где такая же затворница, как Амира, Джейн Остин, сумела всколыхнуть затхлую атмосферу общества.

— У меня никогда не было такой прилежной ученицы, — одобрительно говорила Амире мисс Вандербек.

И вот теперь, когда получение заветного диплома было уже совсем близко, девушку охватила растущая грусть. Какую ценность будет иметь для нее этот клочок бумаги? Она мечтала о путешествии в Париж, а на самом деле ее путешествия ограничатся поездками на базар и посещениями таких же узниц шариата, как она сама.

Таковы тесные рамки ее жизни. Думая о Малике, Амира пыталась представить себе жизнь своего брата, и его дни представлялись ей тем более насыщенными, чем более пустыми казались ей ее собственные.

Амира примерила кремовое льняное платье, вдела в уши золотые сережки, подарок Ум-Юсеф на шестнадцатилетие, и задумалась. Кто обратит внимание на ее красоту, на ее наряды и золотые украшения? Все, кто любил ее, умерли или далеко. Без них в доме нет для Амиры ни радости, ни тепла. Остались только суетливая тетя Наджла и ехидная тетя Шамс.

Несколько минут спустя одетые в черное и закутанные в чадры Амира и ее тетка уселись в черный «бентли» из коллекции дорогих иностранных автомобилей, предмета гордости и тщеславия Омара Бадира.

Несмотря на жару, тетушка Наджла удовлетворенно вздохнула, опустившись на мягкое сиденье машины. Поездка за покупками была звездным часом для этой женщины, ведь она хорошо помнила те времена, когда на рынок допускались только мужчины и рабыни. Но, как говаривал Омар, времена изменились, и теперь он мог под свою ответственность отпустить женщин из дома на базар, при условии, конечно, что отвезет их туда мужчина, — так повелевал шариат.

Машина быстро неслась по узкой дороге, но вдруг ее движение затормозилось из-за старика, медленно трусившего впереди на тощем осле. Водитель нажал на клаксон. Но библейского вида старец проигнорировал требование уступить дорогу. Тогда, забыв о своем нетерпении, шофер глубоко вздохнул, закурил сигарету и отдался на волю Всемогущего.

Через некоторое время машина и ее пассажиры доехали наконец до захудалого уличного рынка, состоящего из дюжины деревянных прилавков, покрытых толстым слоем пыли.

Аромат свежих фруктов перебивался резким запахом только что освежеванных баранов.

— Купите дыни, сладкие, как сахар! — зазывно кричал торговец фруктами.

— Мои фисташки едят даже короли! — не отставал от него продавец орехов.

— Ни одним пиастром больше, даже если это будет стоить мне жизни! — кричал какой-то покупатель, устав торговаться.

Тетя Наджла уверенно прокладывала себе путь к мяснику. Жилистого крепкого парня по имени Абу Талиф было видно издалека: поверх белого тоби на нем был забрызганный кровью фартук. Стоя рядом с висящими у его прилавка бараньими тушами, Абу Талиф кланялся покупателям, обнажая в улыбке два золотых зуба — свидетельство своего процветания.