Диана Стоун: Волшебный свет

— Да, согласен, что это хороший знак, — проворчал Марк, у которого, несмотря на принятое лекарство, все еще болела голова, что отнюдь не улучшало его настроения. — Только разве тебе обязательно подводить под каждый человеческий поступок научную психологическую основу?

— Марк, что ты…

— Скажи мне тогда вот что: почему я надеваю вначале правый носок, затем правый ботинок, а после левый носок и левый ботинок? Большинство людей сначала надевают оба носка, а потом ботинки. В каком учебнике по психологии объяснено, какие психологические основы заложены в таких моих действиях и на какие черты моего характера это указывает? Ну давай, растолкуй мне! — Марк и сам не знал, почему он вспылил из-за совершенно невинного замечания Терезы, но его понесло и он уже не мог остановиться. По-видимому, сказалось напряжение последних дней и осознание того, что он стоит перед выбором, который не желает делать.

Тереза почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

— Вижу, что твое отношение к моей профессии ничуть не изменилось, верно? Для тебя это все шутка, не правда ли? Ты не воспринимаешь всерьез то, чем я занимаюсь. Или просто слишком упрям, чтобы признать, что ошибся.

— Я не упрям, я честно пытаюсь понять и принять то, что ты делаешь, стараюсь быть объективным, но не надо на меня давить. И потом, скажи мне, разве ты любишь меня за то, что я хороший конструктор, или за те успехи, которых я добился в своем деле? Не думаю. Ты любишь меня прежде всего как мужчину, и это нормально. Я же не требую, чтобы ты одобряла все то, что я делаю на работе, да мне этого и не нужно. Почему же ты требуешь, чтобы я приходил в восторг от того, что делаешь ты в стенах своего кабинета? Разве тебе мало одной моей любви?

— Бог мой, Марк, слышал бы ты себя со стороны. Да, я люблю в тебе мужчину, но этот мужчина неразделим с тем, что и кто он есть, чего он достиг в жизни. Возможно, я и не полюбила бы тебя, если бы ты не был именно таким, какой ты есть. Но таким тебя делает все: и твое происхождение, и твой характер, и твоя работа, и даже увлечения. Все это вместе и составляет личность, и нельзя разбить человека на составляющие и любить одну часть, а другую игнорировать. Если мы хотим быть вместе, то должны понимать и принимать друг друга как единое целое. Ты говоришь, что любишь Терри-женщину, но я не была бы той женщиной, которую ты любишь, если бы не была еще и психологом. Разве ты не понимаешь? Я хочу, чтобы наша любовь была цельной, совершенной, принимающей все и вся.

Марк прижал пальцы к пульсирующим вискам.

— Не знаю, почему у меня такое чувство, будто ты пытаешься навязать мне свои стереотипы? Почему моей любви для тебя недостаточно? — Он покачал головой. — Думаю, мне надо некоторое время побыть одному, чтобы все хорошенько обдумать. Будет лучше, если я немного побуду один. — Он повернулся и пошел к двери.

— Марк, подожди! Не уходи! — Тереза бросилась вслед за ним. — Поодиночке решать труднее. Ты хоть понимаешь, что поставлено на карту?

Он дошел до двери и обернулся.

— Прекрасно понимаю. Я люблю тебя, Терри, но не могу согласиться с тем, что моя любовь и я сам недостаточны для тебя. Но сегодня у меня нет больше сил спорить с тобой. Запрись хорошенько и никого не впускай. Фред убежден, что миссис Раскин-Боуэн затаилась где-то поблизости. Не беспокойся обо мне. Если я решу вернуться сегодня, у меня есть ключ. — Он вышел, дверь за ним закрылась с тихим щелчком.

Ох, Марк! — сказала себе Тереза. Я так люблю тебя. Мы обязательно придем к взаимопониманию, обязательно. Я не могу потерять тебя.

Удрученная Тереза добрела до спальни и легла. Слезы беззвучно покатились по ее щекам. Ох, Марк, ну почему ты не хочешь меня понять?

Марк поехал не домой, а к себе в офис. Войдя, он не стал включать свет, а прошел к окну и устремил взгляд на раскинувшуюся перед ним панораму города.

Да, сейчас с гораздо большим удовольствием он бы обнимал и целовал Терри. Вместо того чтобы стоять здесь, в темной пустоте кабинета, и бессмысленно таращиться в окно. Он собирался спокойно поговорить с ней, но отчего-то вышел из себя и наговорил обидных, несправедливых слов и теперь вынужден расплачиваться одиночеством.

Когда глаза его привыкли к темноте, он окинул взглядом очертания мебели своего кабинета, который до недавнего времени был для него самым важным местом, где он предпочитал находиться. Теперь он вдруг осознал, что с некоторых пор работа если и не потеряла для него своего значения, то стала не единственной очень важной составляющей его жизни. С появлением Терезы его любимому детищу пришлось потесниться.