Татьяна Устинова - Сразу после сотворения мира

– Нету квартиры! – вдруг грозно и тихо сказал Виталий. – И Лены нету!..

– Есть, – устало возразил Плетнев. – И квартира есть, и Лена.

– Мать твою!..

– Ты напрасно со мной связался, – посочувствовал Алексей Александрович. – Совершенно напрасно. Когда ты… уничтожил мой дом, мое терпение лопнуло.

– Это Прохора дом, а не твой!

– Вот именно. Они вместе служили в охране Брежнева, Прохор Петрович и Николай Степанович. И вместе вышли в отставку. Их могущественное ведомство выделило им участки и помогло со строительством, тогда строиться было почти невозможно! Прохор Усачев был полковником, а Николай Степанович капитаном, всю жизнь у него в подчинении. Они и здесь так жили. Прохор – полковник, а егерь – капитан. В соответствии с табелью о рангах! У Прохора были деньги на вольготную жизнь, потому что свою московскую квартиру он продал, а Николай Степанович ничего не продавал, и Прохор ему за службу приплачивал. Квартира должна была остаться его дочери.

– Лена умерла!

– Эту мысль ты ему подбросил, да? Лена жива, но она же… недееспособна, да? Она в лечебнице, и уже давно. У нее тяжелое психическое заболевание. Мне написали, как оно называется, но я сейчас не вспомню. Ее отец – военный человек, кагэбэшник, – никак не мог смириться с тем, что дочь сумасшедшая. Ему было проще сказать соседям, что она умерла. Иначе пришлось бы объяснять, почему Лена никогда не приезжает, почему внуков нет!.. И ты понял, что между тобой и миллионами стоят две никому не нужные жизни – деревенского егеря и сумасшедшей. Если бы егерь умер, квартира перешла бы к дочери, но она недееспособна. Зато у нее есть вполне дееспособный муж. Даже деятельный, я бы сказал!.. Ты обдумывал, как бы тебе тестя убить, а тут вдруг такой случай! Дед пьяный, спит крепко, все двери открыты, тебя никто не видел. И ты убил.

– Убил, – согласился Виталий. – На что ему эта квартира, а? А я бы пожил, как человек! Прямо сейчас пожил бы! Ты ведь богатый, как выяснилось, а я всю жизнь нищета последняя!.. Я Прохора ненавидел – старый хрен, а жирует!.. Дом у него каменный, с ванной да с лужайкой, а сам знай только газончик косит да сигары покуривает! Да кто он такой был?! Гнида кагэбэшная!.. Тесть мой покойничек, тот хоть обыкновенной человеческой жизнью жил, а Прохор барствовал! – Тут он доверительно, как к другу, перегнулся через стол к Плетневу. – Я когда в дом-то зашел, бумаги достал, тут меня и накрыло, понимаешь!.. Прохор давно в могиле гниет, а я в его доме – один! Чего угодно могу сделать, и никто не узнает! Никто, никогда!.. Я, может, один раз в жизни счастлив и был, когда его разнес!.. Получай, думаю, сволочь старая, барин, твою мать!.. Ничего от твоего дома не останется, одни стены только, да и те спалить бы к черту!.. Да и тебе, Леша, я жизнь подсластил, да? А то приехал такой чистенький, на террасе сидит, ногой качает да на велосипеде туда-сюда раскатывает!.. Вот теперь покрутись, когда от добра, за которое деньги плачены, ничего не осталось!

Тут Виталий засмеялся радостно, весело. Плетнев подождал, когда он перестанет смеяться, и продолжил:

– Ты не уехал отсюда сразу, чтобы не возбуждать подозрений, и это было ошибкой. Я бы на твоем месте уехал. В доме, где прикончили моего единственного близкого человека, уж точно не остался бы. А ты выжидал, смотрел, не заподозрит ли кто чего-нибудь. И я заподозрил. И то, что ты в дом полез после разговора о бумагах, – ошибка. И то, что ты ящики ключиками открыл, а про них знать никто не мог, кроме тебя. Ты же с Николаем Степановичем много лет жил! Чего ты испугался? Что могло быть у Прохора такого, что навело бы на тебя?

– Да таскался он к Ленке, – с досадой сказал Виталий. – В больницу таскался. Отец не мог, а этот святого из себя корчил!.. Апельсинки возил, шоколадки, книжки какие-то! Мало ли, чего там могло остаться! Может, он и вправду ее фотографировал! И дневник! Он всю жизнь свою каждый день в дневничок записывал, а дневничок прятал!.. Говорил: привычка у него такая с тех самых пор, как по командировкам мотался! Кагэбэшник проклятый! Я и забыл про это, а тут ты, такой умный, не сохранилось ли, мол, каких бумаг!.. А черт их знает, может, и сохранились! А мне не с руки бумаги! Никто здесь не должен знать, что Ленка жива. Если бы никто не узнал, я бы как человек пожил!.. К Женьке на шикарной машине подкатил бы, вроде твоей, на курорт бы ее повез!.. Надоело мне ждать, когда дед сам помрет! Я всю жизнь жду!

– И кроссовки мокрые – ошибка. Да и вообще… чужие здесь не ходят. Только свои.