Анна Малышева - Любовь холоднее смерти

– Я не хочу просыпаться, – раздался глухой, еле слышный голос. – Каждый живет, как может. Я сдаю комнату, у меня живут жильцы… Парень и девушка, всегда парень и девушка. Я хорошая хозяйка… Я помогаю им, когда могу, когда нужно. Скажи, что я хорошая хозяйка!

– Изумительная!

– Сама знаю, что бывают и лучше, – перебила та. – Но разве я давала зарок быть лучше всех? Я была такой, какая есть. Иногда я срывалась… Меня считали свихнувшейся, но, Лида, ни единой минуты в жизни я не была сумасшедшей!

– Успокойтесь.

– Я просто не могла жить одна. Иногда, среди ночи, в квартире наступала такая тишина, что мне казалось, будто я уже умерла. Что все покрылось пылью, все мертво, как в той комнате, – она слепо указала в направлении коридора. – Но эту комнату отгораживала от меня другая – и там были люди. Парень и девушка, всегда парень и девушка. Иногда среди ночи я вставала и шла посмотреть, как они спят. Никому это не мешало… И не было в этом ничего такого… Но если бы кто-то из них проснулся и заметил меня, я бы сошла с ума от стыда.

– Я знаю, что вы заходили посмотреть, как я сплю, – призналась Лида. – Вы тогда потеряли пояс от халата, а я отнесла его на кухню и бросила на пол… Потом, когда я разрезала его… Мне подумалось, что зря я вам его вернула, раз вы так его использовали.

– Какая разница, – ответила та, утирая слезы. – Веревка всегда найдется. Как ты думаешь, пирог съедобный?

Сергей уже стоял в коридоре, застегивая куртку. Лида отперла входную дверь, стараясь не греметь ключами.

– Надеюсь, ты больше сюда не явишься, – сказала она, выпуская его на лестницу.

Парень взглянул на нее через плечо и стал спускаться. Он уже скрылся за поворотом, но Лида продолжала придерживать дверь, слушая удаляющиеся шаги. На улице поднялся ветер, неплотно пригнанное стекло в лестничном окне слегка дребезжало. Шаги утихли, но она так и не услышала звука захлопнувшейся подъездной двери. Наступила пауза… Она не поверила своим ушам – шаги возвращались! Он взбегал по лестнице так быстро, будто забыл что-то важное, будто что-то гнало его обратно, будто плетью… Шаг, еще – и она увидела его голову на нижней площадке. В следующую секунду Лида вскрикнула, а еще секунду спустя обмякла на его груди, веря и не веря в то, что видела… Алеша внес ее в квартиру чуть не на руках и осторожно поставил на пол.

– Ты?!

– Этот парень вылетел отсюда, как сумасшедший, – заговорил он, оглядывая стены. – Он был здесь?

– Ты?! – повторяла она, не в силах сказать ничего иного. – Ты?!

– Ну я, я… – Алеша прошел в комнату, она побежала за ним. Он расстегнул куртку и торжественно хлопнул о стол запечатанным конвертом: – Получай!

– Что это?

– Деньги! Деньги, Лидка, деньги! – Он смеялся, торопливо раздеваясь, расшнуровывая ботинки, радостно оглядываясь по сторонам. – Моя зарплата! Со старой работы не звонили?

– Нет, – затороможенно ответила она. – Это я им звонила.

– Зачем?

Лида смотрела на него, и у нее возникало странное чувство – что сейчас она не сможет ничего сказать, ничего спросить, ничего объяснить. Он смеялся, он выглядел довольным и счастливым, и хотя она ясно видела его и хорошо слышала, но никак не могла поверить, что он тоже видит и слышит ее. «Как будто он мне снится, а я ему – нет, – явилась какая-то странная, полубезумная мысль. – Я думаю о нем, а он – нет…»

– Тебя не было тринадцать дней, – с трудом выговорила она.

– Испытательный срок кончился, – радостно перебил Алеша. – Все, Лидка, теперь в полном порядке! У меня наконец такая работа, о которой я мечтал! Пересчитай же деньги!

«Жив или умер? Кто из друзей Эдвина продолжает задаваться этим вопросом? Найдется ли сердце, сохранившее его образ неприкосновенным? Иные сердца похожи на постоялые дворы – они всегда к услугам тех, кому вздумается в них поселиться, в них тепло и уютно, в очаге пылает жаркий огонь, и милая хозяйка уже торопится вам навстречу, перебирая ключи в корзиночке у пояса; но разве станет эта честная женщина плакать, проводив гостя за порог? Его забудут тотчас, как явится другой. Есть сердца, подобные зеркалам, – в них приятно подолгу глядеться (ибо кто из нас, признаться начистоту, не любит общество самого себя, будь мы даже не молоды, не богаты и не красивы?), но стоит отойти – и зеркало сразу о нас забывает. Нашлось ли в целом свете преданное сердце, в котором Эдвин остался жив?»

Конверт лежал на первом листе романа, на тех самых строках, которые когда-то напечатал сам Алеша. Муж тоже заметил рукопись и с удовольствием заметил, что она заметно «поприпухла» с тех пор, как он отсутствовал.