Лариса Шкатула - Наследство в глухой провинции

Но на мне были сегодня легкие кроссовки, больше похожие на прогулочные туфли, и вряд ли ими я смогу этого мужика как следует ударить…

Но почему он тащит меня спиной? Так ведь и неудобно, и гораздо дольше идти. И в это время похититель, словно подслушав мои мысли, опять приблизил губы к моему уху и сказал:

— А теперь медленно повернулась, не делай никаких резких движений, а то ведь у меня не только руки крепкие, но и нож острый.

Наверное, чтобы я не сомневалась, он этим самым ножом слегка кольнул меня в шею — ощущение было не из приятных. Ничего не оставалось делать, как пойти вперед.

Резких движений мне наказали не делать, но смотреть-то я могла. Вел меня по тропинке не кто иной, как Герман по кличке Вирус. И как мне говорили, покойный. Никак в Синь-озере живая вода!

— Что вам от меня нужно? — спросила я у этого живого трупа.

— Самую малость, — сказал он, — чтобы ты вывезла меня отсюда.

— В каком смысле? Из этого места?

— Именно, и из него, родимого! — усмехнулся он. — И гораздо шире: из этих мест. На своей личной автомашине. Это понятно?

— Но моя машина… — начала растерянно я.

— Знаю. Стоит у дома Михайловского. Вот сейчас мы туда и направляемся.

— Пешком?

— Зачем — пешком? Автостопом. Пройдем немного по лесу и спустимся к шоссе, остановим попутную машину и доедем до Ивлева.

— Но у меня все вещи и ключи от машины в сумочке в квартире… Михайловского.

— Подумаешь, — фыркнул Герман, — замок можно и взломать. Но мне почему-то кажется, что у вас, милая Лариса Сергеевна, ключ от квартиры Михайловского имеется при себе.

И как всегда, я не смогла стереть с лица соответствующую эмоцию, потому что Герман довольно кивнул и больше не угрожал. Наверное, мы отошли достаточно далеко от тех мест, откуда нас могли увидеть.

— Я угадал насчет ключей, не так ли? Значит, давай договоримся сразу. Если ты хочешь вернуться домой целой и невредимой, просто слушай меня, и все. Я не стану причинять тебе никакого вреда, насилия и прочих оскорбляющих женское достоинство действий…

— Но меня ведь станут искать.

— Ясный перец, станут! И тебе лучше знать, как я к этому отношусь. При попытке кричать или звать на помощь каким-то другим способом мне придется стрелять. Не в тебя, конечно, кто же стреляет в свое средство передвижения? В того, к кому ты станешь обращаться. Мне терять нечего, кто бы это ни был…

Ему надо было учиться на артиста, этому белокурому Герману. Он играл передо мной то интеллектуала-гангстера, и тогда переходил со мной на вы, то простака-бандюгана, которому море по колено, и тогда появлялся хамоватый тон и панибратское «ты».

Но наверное, в одном он был прав: терять ему было нечего, и я приблизительно догадывалась, что можно ожидать от крысы, загнанной в угол.

Он снова оказался прав, этот идиотский Вирус! Возле нас остановилась первая же грузовая машина, которой я махнула. Герман все время держал меня за руку, и со стороны не было заметно, что делает он это особым образом — малейшая попытка хотя бы пошевелить рукой вызывала в ней сильную боль. Я прежде даже не догадывалась, что рука может быть таким уязвимым местом.

Водителю, который возил на железнодорожную станцию лес откуда-то с дальних делянок, наверное, было скучно ехать одному, вот он и подобрал молодую парочку в надежде, что услышит интересную историю. И Герман ее таки рассказал!

— Как вы очутились здесь? — удивлялся водитель. — На добрую сотню километров никакого жилья!

— А мы сбежали, — говорил, радостно скаля зубы, Герман. — Понимаете, народ уже выпил, шашлыки-машлыки, песни во весь голос, а только мы хотели отойти в сторону, тут же чуть ли не хором: «Ребята, куда вы пошли? Не уходите, сейчас Федя скажет тост…» Слушай, парень, ты не поверишь: лес на много километров вокруг, а нам уединиться негде.

Водитель громко расхохотался:

— Ну ты насмешил меня! Надо же такое придумать: кругом лес, а спрятаться негде! И куда же вы теперь?

— Домой, куда же еще. Эти массовые выезды на природу у меня уже в печенках сидят. Вот тебе, признайся, эта природа не обрыдла?

— Не то слово, — подхватил его посыл водитель. — Те, кто целыми днями за бумагами сидит, ахают: ах лес, ах деревья! Глаза мои бы на них не глядели. А для меня самый лучший пейзаж, знаешь, какой?

— Какой? — прикинулся заинтересованным Герман.

— Вид из окна кухни на песочницу, в которой играет моя дочка! — Шофер довольно захохотал.

Вот так мы и доехали до поворота на грузовую станцию, куда лесовоз вез бревна. Мы вышли, поблагодарив водителя — Герман с лицом, на котором читалась безмерная любовь ко мне и нежная забота, и я — с будто приклеенной улыбкой и рукой, словно зажатой в тисках.