Лариса Шкатула - Наследство в глухой провинции

— Хорошо, — по возможности спокойно согласилась я, — скажите мне, куда подъехать? Где он лежит?

— Вас отвезут. Через десять минут за вами заедет машина.

Позвонить Федору и сказать о звонке? Но он наказал мне сидеть дома и сейчас скорее всего повторит то же самое. Отчего-то я была уверена, что на него не подействует даже то, что я собираюсь ехать у смертному одру. И умирает человек, который не сделал мне ничего плохого… А вообще, чего этот Федор мною распоряжается? Мы пока не муж и жена, я вполне свободный человек!

Я вдруг вспомнила, о чем говорила недавно Ольга в наших очередных рассуждениях на тему любви:

— Любовь — это разновидность несвободы. Любящий человек уже себе не принадлежит.

— А ты хочешь принадлежать только себе?

— Естественно. Здесь отдача стопроцентная: сколько я в саму себя вложу, столько и назад получу, а вот любя кого-то другого, неизвестно, что получишь в ответ!»

Правда, тогда, когда мы с ней этак лениво препарировали мечту человечества — идеальную любовь, Ушастый в нашем офисе еще не появился. И я не знала, что столь циничное отношение Ольги к области высоких чувств — следствие глубокого разочарования в них, полученное благодаря именно Алексею Кононову.

Под окном засигналила машина. Я вышла на балкон и глянула вниз. Так и думала, что это будет черный «форд».

Бойко лежал в отдельной палате, и у дверей ее дежурил охранник. Человек, который меня сюда сопровождал, надел белый халат и мне протянул такой же:

— Наденьте. Мы обещали медикам соблюдать их правила.

Он открыл передо мной дверь палаты, и с бьющимся сердцем я переступила порог.

Лицо умирающего покрывала восковая бледность, изменившая Бойко до неузнаваемости. Лежи он в общей палате, я, наверное, не сразу отыскала бы его среди других больных.

Мой сопровождающий склонился над ним:

— Александр Игнатович, Кирееву доставили.

Тот с видимым усилием приподнял веки.

— Пригласили!.. Сколько можно вас учить… Сплошная хунта, а не сотрудники… Оставь нас одних.

Человек беспрекословно подчинился. Бойко некоторое время молчал, потом тихо произнес:

— Садись поближе, мне трудно громко говорить.

Я подвинула стул совсем близко и склонилась к нему, но услышала совсем не то, что ожидала.

— Какая красавица была Липа!.. Когда она решила тут остаться, я следом за ней помчался. Не мог жить без нее. А она Мишке хотела доказать, что и без него обойдется…

Какому Мишке? Постойте, я же что-то такое слышала от матери. Как она говорила отцу: «А что Мишка? Первая любовь. У кого она кончается чем-то серьезным?.. Нет, я, конечно, не спорю, бывают случаи, но в основном она проходит, оставляя лишь легкую грусть. Как корь в детстве. Я думала, Липа переболеет и выздоровеет, а у нее опять рецидив…»

Родители беседовали, не обращая на меня внимания, а у меня, выходит, память сохранила их разговор. Значит, в жизни тетки Олимпиады был некто, кто не ответил на ее чувство, а свое она так через годы и пронесла.

— …Ко мне снизошла. Только ненадолго ее хватило. Без любви-то трудно… Конечно, я мог бы и на другой жениться, детей иметь, семью… Но так и не смог никого представить на этом месте, кроме нее. «Да, люди в здешней стороне, она — к нему, а он — ко мне…» [1] А.С. Грибоедов. «Горе от ума».

Александр Игнатович что-то процитировал, вроде знакомое, но я так и не смогла вспомнить.

— В конце концов, мы с ней друзьями остались. Но и только…

— Вам, наверное, вредно так много говорить?

Он попытался улыбнуться:

— Мне вредно жить. Не перебивай… О чем я говорил?

— О том, что вы с тетей Липой друзьями остались.

— Остались. Липа говорила: давай забудем то, что было. Она-то забыла, а я так и не смог… От себя не убежишь, не стоит и пытаться… Ты у меня ничего не хочешь спросить?..

Сама не знаю, откуда вдруг выплыло воспоминание: плачущий Ленька с перевязанной головой, тоскующий по неведомой Таньке.

— Вы не знаете Леньку?.. Леонида… — Я вдруг поняла, что не имею представления о том, какая у него фамилия, и запнулась от собственного вопроса. — Его девушка пропала. Таня. Говорили, что последний раз видели ее с Вирусом… с Германом…

— Ну ты и спросила! — Лицо Бойко напряглось; он опять хотел засмеяться, но смог лишь шевельнуть губами. — Вся в тетку… Проститутка она, Танька…

Я было подумала, что неизвестная Танька чем-то насолила Александру Игнатовичу, вот он и обзывает ее нехорошим словом.

— Я говорю, проститутка она. В Стамбуле. На заработки поехала. Герман ей с загранпаспортом помогал. Небескорыстно, конечно. Ленька — дурак. Меджнун!