Дарья Истомина: Торговка

Узкой криминальной специализации у Галилея не было. Он был многостаночник. Мог и кинуть какую-нибудь сельскую тетку, и сережки снять так, что не заметишь, и лоха на картишки развести, и труху какую-нибудь всучить вместо товара. Многие считали его балабоном, треплом без авторитета, этаким сильно траченным актером погорелого театра, но до меня от охранников доходили неясные слухи о том, что он не то каких-то братков в Ростове пощипал, не то банк в Подмосковье на кредитах без отдачи нагрел по-крупному и здесь, в многолюдье, просто отсиживается. Где он живет, никто не знал. Исчезал и возникал сызнова всегда неожиданно.

Окрестным ментам он, конечно, что-то отстегивал будто бы за аренду рабочей территории — тем тоже жить надо, — но наша охрана его не жаловала, потому что администрация ее за происшествия парила и штрафовала.

Я никогда не могла угадать, в каком обличье появится Галилей. Однажды видела его слесарем-сантехником в пролетарском кепаре и с ящичком с инструментами, из которого торчал вантуз, а как-то он меня насмешил до смерти, объявившись в белом медицинском халате, шапочке, с сундучком скорой помощи.

В это утро он выглядел роскошно. С солидной тростью в руках. Такой пожилой джентльмен очень интеллигентного вида, напоминающий не то художника, не то ученого. Благородную белоснежную гриву седых волос венчал мягкий берет, куртка из коричневого вельвета, брюки цвета кофе с молоком, начищенные башмаки сияют. Я сразу поняла, что он пасет какую-то жертву, но разглядела ее не сразу.

Девушка явно была не из постоянных покупателей, случайная здесь, тоненькая, бледненькая, растерянно озиравшаяся. Она прижимала к груди какой-то сверток из газет. Сверток был надорван, и в дырках сияло что-то полированно-зеленое и алое. Ее вертели в толпе, толкали и вытаскивали из этого людоворота и, в конце концов, выпихнули прямо к моему прилавку. Она очумело огляделась, сняла оберточные газетки и выставила перед собой на весу здоровенный не то горшок, не то вазу с драконом из яркой цветной керамики. Нет, конечно, это была ваза. Я подумала, что она хорошо бы смотрелась на подзеркальнике в моей спальне. Или рядом, на паркете. Можно было бы в нее какую-нибудь икебану воткнуть. Из кленовых листьев, например. Осенью я их любила собирать в Петровском парке и таскала домой охапками. Но на любом базаре один закон: пошел торг без тебя — с ходу не лезь, можешь и по рогам получить, всему свое время.

Я прихлебывала кофе, покуривала и не без интереса смотрела спектакль, который бесплатно устраивал Галилей перед моей точкой.

Ваза привлекала внимание, какая-то тетка тут же спросила: «Где дают?» — а пацаненок с эскимо осведомился: «Это динозаврик?» Галилей оттер их и, надев очки в толстой оправе, начал поворачивать ее в поисках дефектов.

— Извините, товарищ… Это совершенно целая вещь. Мы с мамой воду наливали. Нигде не протекает, — нервничая, почти шепотом сказала девушка, и было ясно, что ей очень нужно продать этот горшок с драконом, она стыдится того, что ей приходится этим заниматься. Совершенно очевидно, она впервые вышла торговать и совершенно не понимает, как это делается.

— Я вижу, голуба моя, что вы не очень в этом предмете разбираетесь, — снисходительно зарокотал он. — Уникальное цветовое сочетание! Видите, как смотрятся багрец и оранжевость на черном фоне? А эта зелень! Малахит, а не зелень… Вы только взгляните, как искусно вписаны вечные символы сил добра и зла — ян и инь — в растительный орнамент! Да и дракоша хорош! Малайзия? Вьетнам? Нет, конечно, Китай… Не времена династии Мин, но и не новодел… На аукцион Сотби, естественно, не тянет, но рядом с куриными ножками вещица не смотрится.

— Деньги нужны… Срочно! — почти виновато, оттого что продает такую вещь, пискнула она.

И тут мне показалось, что я ее уже видела когда-то. На висках у нее пушились волосы очень редкого, похожего на табачный пепел, светлого сероватого оттенка, такого же цвета бровки. Темно-серые глазищи в пол-лица с неподкрашенными ресницами. Худая, выше меня на полголовы, и какая-то ломкая, чем-то похожая на породистого щенка с чуть великоватыми угловатыми лапами.

Галилей нехотя поинтересовался:

— Сколько?

— Прошу триста… В баксах, — заливаясь краской, несмело пролепетала она.

— Не злоупотребляйте жаргоном. Вам это не идет. Вы хотите сказать — в долларах?

Он повесил трость на сгиб руки, вынул из кармана толстый бумажник и, словно путаясь, начал отсчитывать зеленые в мелких купюрах. Он перетянул пачечку резинкой, протянул ей, но тут же спохватился: