Дарья Истомина: Торговка

— Подумаешь… Взяла немного! — утирая слезы и вдруг наливаясь злобой, заорала она. — Я не раба! Паши тут на тебя, горбись, и никакого смысла! С тебя не убудет! Капиталистка сопливая! Хозяйка, да? Да что ты понимаешь в жизни-то, килька?

— Новые русские, они все такие, Кланя, — встрял «афганец». — Только под себя дивиденд гребут… А с трудовым народом делиться — хрен с маслом! Так что мы свое взяли, девушка…

— Всем — вон! — подумав, сказала я.

— Еще чего! — огрызнулся он. — Вон еще сколько закуси…

Я взяла самый тяжелый служебный нож и швырнула его в стенку. Лезвие вонзилось в дерево и заныло, вибрируя. Когда-то в не таком уж далеком детстве пацаны учили меня швырять финку. У меня это получалось лучше, чем у них.

— Хотите, чтобы я вам эту штуку в плешь воткнула, милорд?

Он явно призадумался, с опаской поглядывая на стену.

— Это она выпендривается, Ефим. Думает, раз юридическое лицо, так ей все можно… Она такая! Безжалостная… — припудривая нос, сообщила Клавдия.

— Вы уволены, мадам… Должок вернете… И чтоб духу…

— Да пошла ты!

Мужик собирал в сумку бутылки, сметал в нее закусь, но Клавдия вдруг рванула его за шкирку и почти унесла на себе, прокричав:

— Чтоб тебе век безмужней ходить… Задрыга!

Смех-смехом, а я осталась без напарницы. Это означало, что теперь я круглосуточно прикована к прилавку и мне нужно срочно кого-нибудь найти на место Клавдии, чтобы продолжать путешествия в поисках товара, потому что без этого я мгновенно сяду на нули. Связи и знакомства теряются мгновенно, торговая молотилка перерывов не знает, а желающих занять наваристое место на ярмарке всегда выше крыши.

«Жизнь, Машка, штука полосатая, как матрац, — говаривала моя мудрая тетка Полина. — Сегодня светлая полоса, завтра темная. Ты сдуру кудахчешь от радости, что в твоем курятнике полный порядок, а тебя — тюк в темечко! — и опять тьма».

С начала августа у меня дела шли вроде бы как сами собой, накатом. Даже холодильник-ларь витринно-прилавочного типа в лавке не барахлил, и я не боялась, что рыбная заморозка, оставляемая на ночь без присмотра, испортится.

Москва летом здорово пустеет, но вот-вот должны были возвращаться отпускники, огородники, студенты и школьники, и я по опыту уже знала: то, что недобрала или потеряла во время летнего безлюдья, непременно верну осенью. Да и основной товар, которым занималось мое личное, законно оформленное торговое предприятие «Катран», — и свежачок, и заморозка, и новая засолка, но, главное, копчушка всех видов, от балыка до балтийской салаки, стойкая в хранении и идущая ходко и прибыльно, — с началом осенней путины должен был пойти валом: с низовьев Волги, с Азова, с северов.

Вообще-то все мое хозяйство состояло из втиснутой в один из торговых рядов нашей ярмарки лавочки с общими с соседними павильончиками боковыми стенками, вывески, нарисованной одним типчиком за пол-литра, и меня, Корноуховой Маши, то есть Марии Антоновны. Я растолковала этому недоделанному Айвазовскому, что катран — это черноморская акула, небольшая такая, безвредная, которая только хамсу трескает, а он нарисовал страхолюдную стозубую зверюгу, вроде той, что пожирала героев фильма «Челюсти». Но в общем вывеска впечатляла и, вполне отвечая законам рекламы и маркетинга, привлекала внимание.

Разрешение на торговлю и все прочие казенные бумаги, включая медицинскую книжку, были только у меня, но, чтобы добыть ту или иную партию товара на перепродажу, мне надо было постоянно покидать лавку и рыскать по темным торговым чащобам, как волчице, которую ноги кормят. Меня выносило то на склады-холодильники к приличным оптовикам с именем, то к вагонам-рефрижераторам с заморозкой минтая, трески или камбалы не очень ясного происхождения, но в основном миновавшим таможню и отстаивавшимся втихую где-нибудь в Лобне, то на Волгу, к знакомым мужичкам из рыбоохраны, сплавлявшим конфискованную у браконьеров рыбу налево.

Так что чаще всего на хозяйстве при весах я оставляла свою напарницу, Клавдию Ивановну, сильно потасканную, здоровенную особу гренадерского роста и мощи, золотозубую, виртуозно владеющую всеми видами мата, изредка запивающую. Главным пороком ее была совершенно потрясающая слабость по мужской части, из-за каковой Клавдия Ивановна периодически собиралась выходить замуж. А это означало, что к ней опять прилип кто-нибудь из приярмарочных нигде не прописанных паразитов, с приближением зимы подыскивающих теплую берлогу, где бы можно было сытно и без проблем перезимовать. Весной ее временные мужья исчезали бесследно.