Анна Дубчак - След страсти

И вдруг, словно вторя ей, примерно эту же мысль высказала и Вера. И тут услышала совершенно ошеломляющий ее ответ Амфиарая:

— Думаю, что и Таю устраивало соседство семьи Арамы. Я, конечно, не знаю точно, но вполне допускаю мысль о том, что Тая была неравнодушна к Оскару...

— Ты хочешь сказать, что они были любовниками?

— Я этого не говорил...

Рита не могла больше слушать весь этот вздор, выносить всю эту словесную грязь, обрушившуюся на нее и покойного мужа и опошлившую всю их семейную жизнь. Она готова была уже соскочить с гипсовой вазы, ворваться в дом и наброситься на Амфиарая с кулаками. Еще у нее возникло острое желание надавать пощечин Вере, так усердно притворявшейся ее подругой, а на самом деле плетущей интриги у нее за спиной. Рушились последние обломки ее прошлой жизни, и даже образ Таи, женщины, к которой она успела так привязаться, теперь не вызывал у нее теплых чувств, хотя все, что было сейчас сказано о ней, скорее всего являлось фантазией развращенного Амфиарая, все мерившего по себе, и никакой любовницей Оскара она не была.

Голос Владимира Сергеевича остановил ее. Она замерла, и ей показалось, что стук сердца раздается по всему саду. Ну конечно, прошло довольно много времени с тех пор, как она вышла из дома якобы подышать свежим воздухом. Ее звали по имени, причем довольно громко, так, что это могли услышать и Амфиарай с Верой. Надо было уходить или спрятаться в зарослях и дождаться, пока ее перестанут искать. И вдруг она услышала неподалеку от себя, в соседнем саду, странные звуки, словно кто-то бежал по тропинке. Затем заскрипели ступени крыльца, и голос, звавший ее, оборвался на полуслове. Звуки ударов, всхлипы, сдавленные стоны, и сноп оранжевого света осветил дорожку... Похоже, распахнулась дверь и все действие с крыльца переместилось в дом.

Амфиарай продолжал о чем-то беседовать с Верой — они ничего не услышали, так как были заняты разговором. Рита осторожно спустилась на землю и, тихо ступая, вернулась в сад Владимира Сергеевича, едва дыша, подошла к крыльцу и замерла, прислушиваясь к доносящимся из глубины дома звукам. По отдельным скомканным репликам, напоминавшим звериный рык, она поняла, что мужчин двое и что они дерутся. И вдруг раздался выстрел. Спустя мгновение — еще один...

Она не помнила, как вбежала в дом и чуть не налетела на распростертые на полу тела. Кровавое пятно расплывалось на груди Владимира Сергеевича, его руки и ноги задергались в предсмертных конвульсиях, после чего горлом пошла кровь... Почти в обнимку с ним лежал другой мужчина, лицом вниз. Под ним тоже медленно увеличивалась лужа крови. Пистолет валялся рядом с рукой Владимира Сергеевича, из чего можно было сделать вывод, что последний выстрел, повергший незнакомца, принадлежал ему...

Что-то необъяснимо трогательное увидела она в тонкой шее и маленькой голове с редкими седыми волосами. Незнакомец был в грязной и вытертой одежде, рваных башмаках. И Рита узнала темно-зеленые старые вельветовые джинсы Оскара, его ветровку и даже итальянские, уже почти развалившиеся туфли из крокодиловой кожи с необычной формы пряжками. Трясущимися руками она взяла мужчину за плечи, с трудом перевернула его на спину и тут же закричала. Он еще дышал, и хотя его лицо побелело, а на носу выступили капли испарины, ему все же удалось открыть глаза.

— Господи, да что же это за такое? — Рита закрыла лицо руками, не в силах осмыслить происходящее.

Это был ее отец, Виктор Панарин, которого она, со слов матери, считала умершим.

— Папа, как ты здесь оказался, что случилось? Папа!

Он поднял руку, словно собираясь жестом объяснить ей что-то, но тут же уронил ее. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как последнее время жил этот человек. Изможденный, исхудавший, с глубокими морщинами и запущенной щетиной на лице, с шеей, в складках которой скопилась грязь, и в видавшей виды одежде, он, вероятнее всего, бомжевал все то время, что не жил дома. Но больше всего поразило Риту то удовлетворение, которое она прочла на его усталом лице. И взгляд, исполненный достоинства и покоя. Он умирал на ее руках, и тело его, которое она приподняла, чтобы прижать к себе, становилось все тяжелее.

— Рита, милая моя Риточка... — Лицо его на миг просветлело. — Рита... Они... оба, твой муж, Оскар и этот... Мерзавцы... Из-за них я лгал тебе, я презирал себя и твою мать... Я хотел, чтобы не было скандала, ты понимаешь меня? Я догнал их тогда, на шоссе... И понял, что их было двое. Я отпустил их и теперь никогда себе этого не прощу. Я потерял вкус к жизни, я отравился собственной ложью... не мог посмотреть тебе в глаза... Ты простишь меня?